Однако на тех Ночниц, что ухаживали за Есиславой, ничего такого нельзя было сказать. Або эти очень тихие, покладистые существа не только ничего дурного не мыслили против человека, но, как оказалось, не умели и вовсе говорить. Ибо за губами, иноредь приоткрывающимися в улыбке, не было зубов аль какого отверстия, там вспять поместилась розовая заслонка. А сама нежить оказалась немой. В первый раз, узрев такое безобразное создание Есинька испугалась, но успокоенная молвью Першего, вмале перестала на них зариться и вроде как даже привыкла. Хотя и время спустя так и не научилась их различать, что за нее всегда делал старший Димург, когда та или иная нежить входила в комнату, поясняя кто это «Ночница-эка или Ночница-чатур». Тем самым к величаниям нежити добавляя порядковый номер… потому если Ночница-эка носила порядковый номер один, Ночница-чатур, четыре.
Еси в эти дни почти не разговаривала с Богами, чувствуя обок них не только скованность, но и волнительное напряжение. Хотя Перший и почасту ее окликал, задавал вопросы, тем стараясь снять зажатость юницы. Боги, приняв не только свой самый малый рост, чтобы быть ближе к девушке, всяк раз сами относили ее на ложе, когда она теряла силы от воздействия особо мощных воспоминаний, теперь после посещения маковки приходящих все чаще и с нарастающими рывками. Впрочем, юница продолжала сторониться Зиждителей, лишь прислушиваясь к их речи… по первому показавшейся ей и вовсе чуждо понимаемой, точно сказанной на ином языке. Погодя правда Есислава поняла, что Боги говорят как дарицы, иногда употребляя и впрямь странные звуки… слова.
Просто это Перший повелел Асилу толковать с ним только на языке землян, приметив как инолды от их божественной молви озаряется пульсацией кожа девушки. Чтобы отвлечь Еси от мыслей и воспоминаний Димург раскрыл пред ней створку люкарни. И на юницу чрез неширокое, округлое стекло, в полстены глянул тот заоконный мир… иной… космос… или как пояснил Перший облик чревоточины.
Неотрывно, поколь еще у нее получалось, Есинька смотрела в люкарню… наблюдая за тем, что наполняет изнутри чревоточину, по каковой, словно по коридору меж стен Галактик двигалась векошка. Вот и сейчас Еси лицезрела тот космический мир, пусть показавшийся ей всего-навсе тонким проходом… Ее слегка мутило после сна и плотного, на котором настаивал Перший, завтраке. А пред очами мелькали постоянно закручивающиеся по спирали, выскакивающие из общей центральной точки разнообразные геометрические фигуры: круги, квадраты, ромбы, овалы, единожды с тем плывущие навстречу люкарне. Яркие цвета, также как и фигуры, все время сменяли свою насыщенность, нежданно полыхая черными с синим отливом светом, засим порывчато наполняясь ядренистой зеленью или бледнеющей голубизной. Еще миг и изменившие свой вид долгие островерхие лучи с россыпью по их гладкой поверхности, более темных, зябких пежин, блистающих искр, махунечких брызг, пузырчатых клякс окрашивались в алые цвета. Движение за стеклом ни на миг не прекращалось, а цветовые гаммы и фигуры, кажется, ни разу, ни повторились… Изредка те узорчатые, выстроенные блики становясь яро пурпурными начинали пульсировать, точно всасывая в себя и саму векошку, и люкарню, и девушку. И в такие моменты в голове юницы болезненно трепыхался Крушец, вроде бьющийся там в конвульсиях.
– Так долго не надобно Еси смотреть в люкарню, голова сызнова закружится, – мягко молвил Перший, он точно ощущал те конвульсии лучицы, и всяк раз повелевал девушке отойти от окна.
Есислава немедля отвернулась, понеже знала, коль не выполнит распоряжений Бога, тот сомкнет створку. И тогда ей придется просить его открыть люкарню, вместе с тем отвечая на множество вопросов о собственном самочувствие. Обернувшись, девушка воззрилась на сидящего Першего, кресло которого стояло так, чтобы она была все время под его присмотром. Бог нежно улыбнулся и взглядом своих крупных темных глаз, будто огладил кожу лица, отчего Есинька просияла в ответ. Легохонько Перший качнул головой, тем поощряя Асила продолжить прерванный разговор.
– Знаешь, Отец, как ты мне посоветуешь, так я и сделаю, – не мешкая заговорил Асил, он почасту при Еси величал Першего Отцом, той полюбовной молвью стараясь также снять тревогу с нее. – Но мне, кажется, первый раз Круч может попробовать и сам… В любом случае не я, так кто другой из старших сумеет подкорректировать его творение.
Есинька, так как старший Димург не сводил с нее взора, тронулась с места, осознавая, что Зиждитель данной настойчивостью указывает ей пройтись. Тошнота снова накатив из желудка, своей муторностью надавила на сам рот девушке так, что она прохаживаясь вдоль стены зыркнула на резную, и точно деревянную дверь ведущую в уборную, обдумывая, что может направится туда, и прекратить это неприятное давление. Но после, глубоко вздохнув, решила поколь сдержаться и прислушаться к явственно интересному толкованию Богов, оные обсуждали вопрос о создании новых существ Кручем. Есинька и вчера, и ноне сдерживала себя во всем… Не только в чувствах, действах, желания, но даже в том, чтобы слушать разговоры Богов, ощущая не просто волнение при них, а какую-то затравленность, словно попала хоть и в величественное, но не доступное ей место… место которого она, будучи человеком, была недостойна.
– Нет, милый малецык, не стоит Кручу в вопросе с созданиями давать волю. – Перший всегда ласкал словами младшего брата и открыто, что как поняла Еси, было принято среди Зиждителей, голубил перстами его волосы, прикасался к очам или виску губами. В целом данным способом даруя ему свою любовь, заботу и, очевидно, тем так успокаивая. – Круч не тот Бог, которому можно дать свободу действия, за ним нужен глаз да глаз…
Зиждители были не только при своем малом росте, но и оба находились без венцов. Обряженные в белые, долгополые и с рукавами сакхи, они почитай не имели как таковых украшений. Лишь у Асила черные, прямые и жесткие волосы слева, где они имели достаточную длину и были собраны в тонкую косу скрывающую ухо, переплеталась с серебряным волоконцем, унизанным крупными квадратными фиолетово-синими сапфирами. И на левом мизинце у Бога находился крупный серебряный перстень с голубым сапфиром, будто Асил будучи подле старшего брата, всем своим видом жаждал иметь с ним как можно больше общего… иметь, и, похоже, сие демонстрировать.
– Потому Кручу надо открыто сказать, что при создание существа придется соблюдать правила, каковые мною установлены. Все же существо, это не ойкос, который можно безболезненно уничтожить, – проронил, словно, устало Димург, вероятно, он говорил это брату уже не впервой, посему несколько утомился повторять одно и тоже. – Ойкос мы уничтожили и создали новый, но существо, как ты понимаешь, сложно переконструировать, не повредив его суть… И не надобно, чтобы более, тем паче у тебя, мой бесценный, были такие существа, как моя нежить… Которая, не обладая никакими скверными мыслями и поступками, пугает нашу милую девочку одним своим видом. – Бог на миг прервался, ибо обращался к юнице, не оставляя попытки снять с нее скованность, – правда Еси?
Перший чаще, чем Асил старался завести беседу с девушкой, подзывая к себе, приглаживая растрепавшиеся волосы на голове. Впрочем, Есислава в лучшем случае пожимала плечами или кивала, в худшем старалась уйти от ласки Бога. Она, безусловно, нуждалась в ласке, тепле Першего… в ней нуждалась, и лучица. Но та самая мощная тяга, каковую испытывал Крушец пугала человеческую суть… плоть юницы. Она словно придавливала пред старшим Димургом голову Есиньки, абы в его облике она, как человек, видела не просто Липоксай Ягы, а кого-то многажды роднее и ближе и не могла разобраться в собственных чувствах.