– Я виноват в том, что Крушец заболел, – едва подал голос Атеф и к его серебристо-нежному тенору, добавилось ощутимое колебание.
– Ты? – в два голоса дыхнули Дивный и Небо, упершись пронзительными взорами в лицо брата, определенно, желая его прощупать. Впрочем, Асил ни чем, ни уступал в силе Расам, потому вызнать его мысли им не удалось.
– Не надобно только испепелять меня взглядом, Небо, – запальчиво молвил Асил… и в той горячности нашел силы справиться с собственным волнением.
Лицо Атефа на морг истеряв золотое сияние окрасилось в пурпурные переливы, сожрав и присущую ей смуглость так, что не столько увидевший, сколько почувствовавший состояние брата Перший мгновенно и вельми властно произнес:
– Малецык прекрати гневаться, иначе я сей миг сверну этот разговор.
Асил не мешкая кивнул и принялся глубоко дышать, тем самым изгоняя из себя гнев и возвращая лицу положенный смуглый, ближе к темной и в то же время отливающий желтизной, цвет кожи подсвеченной общим для всех Зиждителей сиянием. Он еще немного медлил, а после обстоятельно рассказал братьям о произошедшем отравлении плоти, и о том каким образом им с Першим это стало известно.
– Крушец, – теперь заканчивая свою речь, голос Асила и вовсе стал срываться на хрип, зримо дрожали его узкие губы и ходили ходором желваки на скулах. – Сказал Родителю, что пытался спасти плоть, не хотел ее смерти… И не подумал, что будут такие последствия… Скорей всего содеял это рывком с горячностью, которая ему присуща.
– Поступил как Бог, – полюбовно проронил Небо, внедрив, воткнув свои пальцы вглубь облачных облокотниц, стараясь за счет их сдержать явственно рвущееся в сторону Атефа негодование, похоже, мгновение спустя плеснувшее с кожи его лица густо-золотые переливы света прямо на золотистые волоски усов, брады. – Но, ты, Асил, просто молодец! Как всегда отличился! Отец позволил тебе соперничать вместе с Кручем на равных, что не предоставил ни для Дажбы, ни для Стыня… А ты не перепроверил действия Круча, не прощупал людей окружающих девочку. Как это, собственно говоря, можно понять? Ты, что поленился? Ни придал значения тому, кто подле Есиславы, что ей дадут выпить? И почему твои бесицы-трясавицы не перепроверили состояние плоти? Почему не сработала Сирин-создание?.. Хотя в такие моменты итак ясно, что Сирин-создание отключает свои полномочия, чтобы не навредить лекарям… Вообще, такое ощущение складывается из твоего рассказа, что ты больно, чем оставался занятым, и посему стало не до девочки. Но это не просто девочка, плоть, какой-то там человеческий отпрыск, дух, племя, народ… Это Крушец! Крушец!
Небо резко поднялся, несмотря на то, что Перший, убрав от лица руку, торопко ею дернул, повелевая вернуться на кресло. Старший Рас даже не глянул на брата, а развернувшись, направил свою поступь к стене, очевидно, намереваясь покинуть залу, на ходу продолжая досадливо бросать в сторону Асила, огорченно преклонившего голову, молвь:
– Это возмутительно. Сначала Опечь, теперь наша драгость Крушец. И почему вообще тебя Родитель не наказал за Крушеца.
Старший Рас дойдя до стены уже было шагнул в нее, когда в его прерывисто-негодующую речь вклинился Перший:
– Небо, вернись обратно, – его непререкаемо-властный голос немедля остановил Раса обок стены, вже пошедшей малой волной. – Мы еще не до толковали, это во-первых… Во-вторых Родитель не наказал Асила, потому как мы все, одни в большей степени, другие в меньшей, виноваты перед малецыком… И коль наказывать нужно начать по первому с меня, понеже все проблемы в здоровье Крушеца связаны с моим своевольством, желанием не разлучаться с ним, держать подле. После наказать тебя, так как это твой недогляд, и желание им обладать в прошлой жизни плоти, чуть было не погубили его… И еще, прошу тебя прекратить упрекать нашего дорогого младшего брата по поводу Опеча. Ошибки свойственны всем… В замыслы Божьи могут вмешаться и твари, оные мы творим. Коль на то пошло, – голос Першего зазвучал оглушительно наполнив той мощью всю залу и пригнув головы братьев. – Ты тоже в свое время взрастил маймыра. И напомню тебе, это была моя лучица, которую по твоей убедительной просьбе я уступил… Уступил и тем самым погубил. Посему более не смей при мне, упоминать про ошибку Асила… Малецык и так вельми расстроен, весь измаялся за время нашего полета… Истомился собственной оплошностью.
Старший Димург теперь будто пронзил взглядом своих темных очей поглотивших всю склеру стоящего к нему спиной брата, подчиняя его себе, разворачивая и повелевая вернуться на прежнее место. Небо немедля, вроде вошедший в гипнотическое состояние повертался, и неспешно тронувшись с места многажды ровнее поглядев на поникшего Асила, ответил:
– Крушец… Это такая уникальность. Его мощь ощущается даже сейчас, а чувственность не просто привязывает, она спаивает с ним. Потерять его непоправимо для нас… меня.
– Естественно, мой милый, – уже тише и много мягче протянул Перший, легохонько кивнув Небо на его кресло.
И тотчас змея в навершие его венца сделала стремительный рывок вверх, и, вырвав из желтых полотнищ облаков боляхный кусок, рывком бросила его на сидящего Асила. Пенистые испарения, достигнув старшего Атефа, единождым махом обернулись в мельчайшую мгу, купно осыпав той моросью волосы, кожу и сакхи Бога, также моментально сняв с него удрученность и вернув положенную бодрость. Асил много ровнее вздохнул, и, вздев голову, благодарно воззрился на старшего брата.
– Мы все любим нашего Крушеца, – продолжил толковать Димург, оставшись довольным тем, что один его брат вернулся к креслу, а другой малеша успокоился. – Не только я, ты, Дивный, но и Асил… Малецык все время полета был подле Крушеца и девочки, почасту подменяя меня, особенно когда мы возвращались, и я был несколько утомлен. И Асил желал встречи с Родителем, поелику хотел, чтобы ему высказали, его наказали… Но на тот момент все это являлось не существенным… И не зачем, малецык, – это Перший уже говорил Асилу, – так себя изводить. – Лицо старшего Атефа пошло легкой зябью, точно не только сияние, но и сама кожа на нем взыграла огорчением на себя самого. – Нельзя бесконечно прокручивать собственные ошибки, надо научиться их обдумывать и засим немедля чрез них переступив, идти дальше. Неестественно такое твое волнение, какое было давеча на батуре, и о каковом мне доложили, коим, ты мог, мой милый, напугать нашу кроху Круча.
Небо, наконец, достиг своего кресла и медлительно на него воссел. Впрочем, так и не взглянул на старшего Атефской печище, не столько продолжая на него серчать, сколько чувствуя, что погорячился в своих высказываниях.
– А тебе Небо, скажу так, – дополнил свою речь Димург, более авторитарным тоном, вероятно, узрев легкое колыхание облачного кресла, вроде умиротворяющего сидящего на нем старшего Раса. – Порой случается и Божий недогляд. Потому я всегда вам говорил, обязательно приставьте к младшим сынам кого из созданий, чтобы могли докладывать вам о их действиях. Абы не случилось бедствия, такого, что произошел ноне. Согласен, Асилу надобно быть более внимательным к Кручу, ибо малецык, как я смотрю, вельми инертен. Наверно, был таким всегда, потому теперь мы все… все… не только Асил, я, но и ты, Небо, и Дивный будем за ним более настойчиво приглядывать, знать, что на него поколь нельзя ни в чем положиться. Судя по всему, Круч был таким ленивым, инертным в последних человеческих личностях и ту нерадивость впитал в себя. Днесь поколь ничего ему не говорим, а погодя… когда девочка умрет я с ним об случившемся потолкую. Здесь также нужно быть осторожным, чтобы ненароком малецыка не надломить. Посему о том, почему заболел Крушец, доколь знаем мы вчетвером, сынам не рассказываем. А после гибели плоти девочки, обстоятельно все обскажем, сначала я всем младшим. Потом вы остальным малецыкам.