Поднявшись на ладью Есислава скрылась в своей каюте, что располагалась в ее середине, и, закрыв дверь, опустилась на плетеное покачивающееся кресло даже и не приметив ошарашенного состояния команды при виде гипоцентавров. Так как Кентавр не просто пришел следом за каретой девушки, а появился в сопровождении трех гипоцентавров также как Сет обряженных в зеленые безрукавки.
Внутри юницы все горело от возмущения, поелику ее теперь не просто утомляло, а прямо-таки возмущало это постоянное вмешательство в ее жизнь… тело… естество… и не только знахарей дарицев, не только бесиц-трясавиц, Родителя, но и днесь прибывших гипоцентавров. Точно не существовало более ее мнения, желания, хотения. Да и если говорить честно в глубине сути-мозга Еси совсем не давно, словно после последнего вмешательства и лечения бесицами-трясавицами глаза, появился непреодолимый страх по поводу собственного будущего. Иноредь и вовсе чудилось, что его… того самого будущего у нее нет. Оно, сие будущее стало истончаться еще по мере полета к Родителю и как-то единожды иссякло с возвращением. Дотоль оно явственно существовало… жило… росло в ее животе, а после того как плоть Есиньки разорвали на части и из головы вынули Крушеца грядущее окончательно испарилось. И эти ощущения, о которых юница, ни кому не говорила и даже не озвучивала самой себе ноне, впрочем, в ней властвовали, может потому как их ей посылал сам Крушец.
Покачиваясь в кресле, Есислава слышала весьма четкое цоканье копыт по палубе ладьи, фланирующего подле надстройки Кентавра, какую-то глухую, испуганную молвь обеспокоенных такой невидалью людей. Припоминалось девушке пережитое, не только полет к Родителю, но и жизнь обок манан, дарицев. Легкими толчками отзывался внутри живота растущий сыночек и нащупав его махую пяточку, сквозь ткань синего крашенного холста дубаса, сарафана где в боковые проймы вшивалось множество крупных клиньев, Еси принялась нежно ее поглаживать. Занятая тем полюбовным занятием юница и не заметила, как задремала.
Пробудилась она много позже потревоженная недовольно-разгоряченными голосами в первый миг, кажется, заполнившими всю ее каюту, где кроме кресла, да широкого ложа ничего и не было, ибо как и многое другое в Африкии ноне тут все стало небольшим. Девушка отворила поспешно глаза, и, затаив дыхание, прислушалась. Лишь погодя осмыслив, что те голоса не наполняют каюту, а звучат вспять чуть слышно… приглушенно и доносятся, судя по всему, из каюты Липоксай Ягы, что поместилась на носу. Из тех толкований явствовало, что кто-то точно глухо ворча перебирал произошедшее намедни на сфероиде гипоцентавров, перемешивая молвь негодующими словами, а то и просто гулкой бранью. Еси легохонько подалась вперед от ослона кресла и напряженно замерла, вслушиваясь в разговор, оный вроде вели зараз трое.
– Как это допустимо… как, – горячился один из голосов, в котором Есинька признала Переяра, войводу возглавлявшего все это время строительство поселений в Африкии. – Что мы дарицы… вдруг раз и стали къметинцами, какой Бог спустил нам это величание, новые устои. И почему мы предали, забыли свое величание, вековые традиции даденные нам нашим Отцом Богом Дажбой. А днесь и вовсе дошли до ужаса, сравняв имена Бога Небо и Першего. Вы, думаете вещун Липоксай Ягы, мы дарицы не приметили, как резко повернулась наша вера и в ней на равных стали славить имя Темного Бога. Я конечно, всегда, как и было заложено в наших традициях чтил имя Першего, но не позволю… не позволю говорить о нем как о Творце. Так как Темный Бог это изначальный хаос, символ разрушения и смерти. Слепая стихия зла, обладающая силой, но лишенная Мудрости, а значит неспособная к созиданию вот, что такое Перший.
– А как же тогда понимать его порождения? – послышался вопрошающий глас, в котором Есинька сразу узнала баритон Таислава. – Ведь если следовать традициям нашей веры Бог Перший произвел на свет не только демонов, бесов, но и детей: Мора, Стыня, Темряя, Вежды старших своих сынов и многих меньших которых мы величаем нечисть, нежить, бесицы-трясавицы.
– О чем это ты, Таислав? – в голосе Переяра явственно послышался звенящий металлическим уханьем гнев, он порой даже забывал от испытываемого негодования величать, как положено присутствующих в каюте. – Ты… вы говорите о тьме… о темных Богах… о зле.
– Однако, – это вставил всегда весьма тугой на мысли и тем более молвь Браниполк. И юница поняла, что в каюте вещуна беседующих не трое, а больше. – Это же все творения, создания. Значит, Бог Перший может созидать.
– Это все творения зла, разрушения, хаоса, – несогласно и уже словно прохрипел Переяр. – Это тьма которая забралась в ваши души, которая погубила Дари. – Войвода говорил торопливо, словно страшился, что его могут перебить или и вовсе заставить замолчать. – А теперь и того больше, эти гипоцентавры такие же черные, как те люди, что помогали строить наши селения тут. И которые однозначно верят не в нашего Бога Небо. Их Бог Перший, хотя они его и называют по-иному. Но у них иные обряды… те самые черные, полуголые пляски перед костром, почитание трупов, проклятия, кровавые ритуалы… Все!.. Все, что чуждо нашей светлой, солнечной вере, на что тягостно смотреть. Император гипоцентавров если вы заметили не раз во время разговора, особенно когда ее ясность покинула судно, верно по забывчивости, упоминал, восхваляя, имя Першего… Всяк раз величая его Господом… Своим видимо Господом… Господь, господин вот кем является Перший для гипоцентавров.
Переяр на малеша стих и Еси медленно поднявшись с кресла, подошла к стене, что отделяла пространство меж каютами, с тем став ближе к толкующим. Кожа на лбу под ободом, также как и нос, и подносовая ямка у нее покрылись густой испариной, або не слыша вещуна она испугалась, что гневливый Переяр с ним сделал чего-то дурное.
– И еще, – резко продолжил ронять слова войвода. – Как это так произошло, что по велению Богов божество Есислава вмале родит дитя. Чей это ребенок? От кого он? И как вообще возможно, чтобы у вашего преемника ваша святость был ребенок… Дитя да еще без мужа… без мужчины.
Есинька порывчато выдохнула застрявший в груди воздух, услышав про себя и своего ребенка. И судорожно передернула плечами, не понимая, почему явно находящийся в каюте вещун молчит.
– Или все же у этого ребенка есть отец, – дополнил уже по-видимому плохо соображая Переяр.
Еще миг и послышался громкий удар чего-то обо что-то вельми твердое, отчего разом содрогнулись перегородки в ладье. Девушка испуганно качнувшись оперлась руками об стенку, а во чреве ее ходором заходил туды… сюды маленький Ярило, ибо им обоим показалось, что войвода стукнул их дорогого Липоксай Ягы.
– Не зря ведь божество Есислава так долго отсутствовала в поселении, – продолжил, сопровождая свою речь особой принятой в среде воинов бранью, Переяр. – А твои… ваши сказы о ее отсутствии были лишь былью… А возвернувшись намедни оказалась в положении… неужели кажется, что люди того не увидели.
Войвода смолк, и тотчас Есинька задышала ровней. Она ступила к стене как можно ближе и прижалась к ее поверхности обтянутой сверху голубоватой, шелковой тканью лбом, уговаривая, что с вещуном все благополучно, и с тем жаждая услышать его родной, знакомый с детства бас.