– Хорошо, мой милый, я ее осмотрю и поговорю… И беса заберу нынче, – молвил Перший, принявшись легохонько вгонять в облокотницу кресла левый большой палец этим замешивая движение во всей ее поверхности, мгновение спустя пошедшей витиеватыми спиралями. – Хотя скорее всего не надолго. Так как вмале опять отбуду. Во-первых, мы с Асилом наметили встречу Атефов с Опечем… И малецыки обещали прибыть в его Апикальную Галактику. А во-вторых ореол-венца готов и Родитель ждет у себя Опеча, посему, вероятнее всего, он скоро отбудет. Сначала в Отческие недра к Родителю, потом я присоединюсь к нему и Вежды, и направимся в Апикальную Галактику. А там я думаю его можно оставить на некоторое время одного, лишь под нечастым присмотром Мора. После того как Опечь давеча сумел успокоить Стыня, и разрешить все проблемы с Мериком, абы его на маковке искали не только беспятые, анчутки, но и бесицы-трясавицы… Думаю ему можно чуть-чуть побыть одному. Правда он пока очень сильно утомляется, ведь биоауры для него выделили недостаточно. Потому оставлю не надолго… Так, что любезный мой Небо я отбуду вскоре. Опечь в поездку к Родителю выбрал Вежды, не меня… Оно как малецык о том его просил… Вместе с Вежды к Родителю прибудут Кали-Даругу и Велет, абы они оба жаждут увидеть первыми новый ореол-венца Опеча. И живица, насколько мне известно, уже на кондо Велета. Посему Еси стоит прощупать в ближайшее время, чтобы мы были спокойны и в первую очередь за Крушеца. Да и Седми, думается мне, захочет с ним поздороваться.
Сын Небо уже было сомкнувший глаза резко их отворив, оторвал от наклоненного ослона голову, и, воззрившись на Першего, рывком кивнул, отчего на его щеки выплеснулось плотными сгустками откуда-то из глубин золотое сияние, словно у больного. И тотчас надрывно сотряслись его плечи, и Бог туго вздохнул.
– Ох, моя бесценность, – встревожено вскликнул Димург, узрев утомленность сына. – Как ты не благоразумен… какая не обдуманность поступков, – теперь нестерпимо горестно прозвучал его бас-баритон. – Разве можно подвергать себя такой нагрузке… Подвергать свою такую дорогую мне и моему брату жизнь опасности.
Небо был прав, Есислава и в самом деле вела себя как-то невнятно. К задумчивости прибавилась отрешенность. Нельзя сказать безучастность, скорее всего мыслительная отрешенность. Желание побыть одной, обдумать услышанное, пережитое, перенесенное и то, что отложил в себе Крушец запечатлеть в собственном мозгу. Потому подолгу она прокручивала в голове яркие события, которым стала очевидцем, али восприняла чрез спущенные воспоминания. Нельзя сказать, что так на нее влиял Крушец, скорей всего это была работа лишь ее мозга. Оно как Еси хоть и скрывала, но так и продолжала разделять себя и лучицу. Не в силах забыть того момента когда сияющий тугой смаглый комок с округлой макушкой и тонким изогнутым остроносым хвостиком вышел из ее головы.
Те самые прокрученные мысли почасту приносили на себе видение чудного пространства космоса, впервые появившегося у нее пред очами на ладье, сопровождаемого наигрышом свирели. Однако, девушка по мере его возникновения стала понимать, что данное изображение не имеет ничего общего с воспоминаниями, а составляет что-то иное… И оттого понимания тревожилась еще больше, предполагая, что это быть может новая полоса болезни Крушеца.
Прошедший после прибытия гипоцентавров месяц в сорок дней, теперь величаемый старый стиль, Еси почти не виделась с Богами, не только с младшими, но и со старшими, хотя того и желала. А все потому как боялась, что прощупавший ее Небо, узнав о видениях космоса, снимающих все тревоги и словно укачивающих Крушеца, решит изъять уже навсегда девушку с Земли. Посему на приглашения Стыня посетить Небо, подменявшего тот срок Першего, отвечала отказом и торопливым уходом во дворец.
Яркое солнце пробиваясь через разрозненную крону ветвей и листвы, здесь в Африкии весьма жарко стало пригревать после гибели Дари, словно испепеляя саму оземь и это, как поясняли гипоцентавры происходило вследствие того, что данный континент изменил свое местоположение. Гипоцентавры говорили, что благодаря реке близлежащие земли будут долгое время благоприятны для жизни, но леса вскоре исчезнут, ибо поменявшийся климат сделает почвы сухими, большей частью пустынными. Степенно пропадут многие деревья, растения, уйдут звери и брега самой реки станут со временем более илистыми.
В такие жаркие дневные мгновения не только, медлительно погибая от духоты, стенали растения, но вздыхали животные и люди. И если звери и птицы прятались еще в живых лесах, людям приходилось привыкать к изменению климата. Ведь не могли они бросить последнего своего пристанища, что возвели собственными руками… к чему были днесь привязаны. Да и потом не пришло того времени, когда их заставят оставить все накопленное, пережитое, построенное и идти вперед, вроде перелетных птиц, чтобы исполнить замыслы Богов… вернее старшего из них Господа Першего.
Еси опустилась на скамейку, укрытую сверху полупрозрачным навесом, и воззрилась сквозь пожелтевшую листву деревьев на выглядывающий из-под поскрипывающей ветви кусочек голубого неба посеребренного дымкой облака. Яркая крупинка золотого света блеснула, единождым махом отразившись в ее глазах и глади воды маленького прудика, что был разбит в нескольких шагах от скамейки. Этот прудик, чтобы хоть как-то расположить к себе девушку, в самые первые дни своего прибытия, сделали для нее гипоцентавры, по распоряжению Китовраса. Пруд повторял по форме пятиконечную звезду, где края и самим стены были выложены базальтом в переплетении с ребристыми краями голубых камней, величаемых голубит, как пояснили гипоцентавры, привезенные с Северного Венца. Свойствами тех камней являлось поддержание в прудике определенной температуры, а весь лишний нагрев ее выходил марной дымкой из мест стыков базальта и голубита, насыщая воздух мягкой приятной для дыхания прохладой. Еще миг и пред Есинькой появился Стынь при своем малом росте, вместе с тем остающийся мощно-величественным. В этот раз Бог прибыл явно чем-то расстроенный, что виделось по особой темноте его кожи, порой на скулах проглатывающих все золотое сияние.
– Стынюшка, – нежно протянула девушка, и, поднявшись со скамьи, шагнула навстречу Богу, что было явным признаком хорошего ее настроения.
– Еси, – также мягко откликнулся младший Димург и ласково приобняв молодую женщину трепетно провел перстами по глазам, носику и устам, в мгновение ока огладив и распущенные волосики, и выпирающий вперед животик, где резким толчком отозвался, словно здороваясь малыш.
– Слышал? Он почувствовал тебя, – не скрывая своего счастья, молвила Есислава, и, обхватив руку Бога сызнова прижала к животу ощущая, как порывчато застучал сыночек в стенки чрева.
Стынь мягко улыбнулся и на малость замерев прислушался к биению новой жизни, но верно всего-навсе для того, чтобы порадовать девушку, так как уже в следующий миг ласково произнес:
– Еси, Перший намедни вернулся на маковку и хочет тебя увидеть.
– Нет, – туго дыхнула молодая женщина, и, отшатнувшись от младшего Димурга, резко ступила в бок, одновременно, выскальзывая из его полюбовных рук.