Крохотное хрупкое тельце Иветты вибрировало, точно виолончельная струна. Темпл не могла удержаться и прижалась лицом к пушистому меху, похожему на серебристую лису. Иветта немедленно лизнула ее в нос, ее язычок был горячим и влажным, шершавым, как застежка-«липучка».
— Ну, хорошо, хорошо, ты неотразима, я это признаю. Я могу понять Луи. Но сейчас отправляйся обратно в свой домик. Вот так.
Темпл чувствовала себя тюремщицей, когда застегивала «молнию» на переноске. Как, скажите на милость, Луи смог сюда проникнуть? Более того, как Иветта смогла выбраться из своей переноски? Это была одна из загадок, которую она не собиралась разгадывать. Обвиняемые не могли быть допрошены по причине дефектов речи.
Темпл подкралась к двери и выглянула наружу. В коридоре было так тихо, что она могла расслышать бесконечное приглушенное мурлыканье, несущееся из переноски.
Она покинула свое убежище со всеми возможными предосторожностями и двинулась к месту первого преступления. По мере приближения к этой комнате, голоса снова стали слышны, они то возвышались, то затихали, хотя, в основном, сделались гораздо приглушеннее. Два голоса. Женских. Ну, правильно, это женская гримерка. Наверное, можно войти без церемоний.
Она оповестила о своем прибытии, просто распахнув полуоткрытую дверь. И вскрикнула от неожиданности.
Два золотых призрака застыли перед ней друг напротив друга, сияя в свете лампочек, окрущающих зеркала. Две фигуры, обнаженных, точно греческие статуи, если не считать золотых стрингов. Слава богу, фигуры были, по крайней мере, женскими.
— Мисс Барр, — сказала одна, нарушив зачарованное молчание.
Темпл, пойманная, как Луи, в том месте, где ее не должно было быть, только моргнула.
Золотая рука прикоснулась к золотой груди:
— Джун.
Вторая фигура повторила жест в зеркальном отражении:
— Джипси.
Темпл чуть не ткнула себя в грудь, произнеся: «Джейн», но вовремя спохватилась и опустилась на неудобный шаткий стул:
— Господи, как вы меня напугали!
Вообще-то, по справедливости, это они должны были обвинять ее в том, что она напугала их своим неожиданным вторжением.
— Это краска. Золотой «металлик», — сказала девушка слева, то есть, кажется, Джун. — Мы хотели посмотреть, как она будет выглядеть при свете гелиевых лампочек. Подмешали к ней пудру с блестками, а она иногда дает зеленый оттенок. Надо дать ей высохнуть, и потом посмотрим.
— Ее невозможно никак нанести на тело, только аппликатором с губкой, — добавила Джипси.
— Вы покрасили друг друга? — спросила Темпл.
— Только на спине, там, где не достать, — сказала Джипси. — В этом плюс близнецов — второй всегда под рукой. И мы оставили маленькие участки непокрашен-ными. Иначе вся кожа будет покрыта, и мы умрем от… как там, Джун?
— От асфиксии.
— Короче, задохнемся.
— Опасная вещь, но эффект феноменальный, — сказала Темпл. — Вы похожи на две античные статуи… даже волосы золотые и сияющие. Мне, наверное, надо уйти, чтобы не мешать?
— Нет, не уходите! — в голосе Джун почему-то прозвучала паника. — Может быть, вы рассудите нас.
— Вы что, ссоритесь?
— Не часто, — сказала Джипси с понятной гордостью. — Но на этот раз Джун совсем офигела.
— Это ты офигела. Хочешь все испортить.
Темпл села прямо, выпрямив спину, несмотря на слабость, как настоящий арбитр. Пиарщики всегда разгребают проблемы, это их предназначение.
— Что случилось?
Джипси вздохнула и села, удостоверившись вначале, что ее попа не оставляет золотых пятен на сиденье стула. Темпл расслабилась: пока Джун оставалась стоять, она имела возможность их хоть как-то различать.
— Одна нехорошая вещь может выплыть на свет, — сказала Джипси.
— Нехорошая вещь, — повторила Темпл тупо.
Что это за вещь? Девочки — лесбиянки и живут друг с другом? Чушь какая.
— Нет, не так! — резко сказала Джун. — Джипси все врет. Она пригласила отца на финал конкурса в субботу и мне не сказала! Даже билет на самолет ему послала. Вы представляете? Наши родители ничего не знают про… все вот это.
Широкий жест Джун охватывал больше, чем тесное помещение гримерки.
— Понимаю, — сказала Темпл.
— Нет, не понимаете, — вмешалась Джипси. — И Джун не понимает. Это такой акт. Наш папочка должен полюбоваться на нашу жизнь.
— Чем тут любоваться? — спросила Джун. — Мы танцуем почти голышом, и здорово танцуем, кстати. И неплохо зарабатываем.
— Я хочу, чтобы он приехал на конкурс.
— А я не хочу!
— Он должен знать, что он наделал.
— Джипси! Не вздумай опять рассказывать эту идиотскую историю!
— Она не идиотская. И я не идиотка. И это правда.
— Папа меня никогда не трогал!
— А меня трогал. Всегда.
Темпл почувствовала холодок внутри, когда до нее дошло, что за проблема раздирает неразлучных близнецов на части. За их легкомысленными манерами, за чудесной, покрытой слоем золота оболочкой скрывалась отвратительная тайна прошлого, застарелая гнойная рана.
— С чего бы? — крикнула Джун. — У нас всегда все было одинаковое. Одинаковые учителя, одинаковая одежда, одна и та же еда и одинаковые болезни. С чего бы папа стал баловаться с тобой, а со мной нет? — это прозвучало почти ревниво.
— Я не знаю! — голос Джипси задрожал. — Может, потому, что, делая это только с одной из нас, он мог причинить вдвое больше боли! Поэтому я послала ему билет. Чтобы он увидел нас обеих.
— Джипси! Мама узнает!
— А может, ей и надо узнать. Возможно, она всегда знала, что наш папочка вытворяет.
Джун повернулась к Темпл:
— Она сумасшедшая, правда же?
— Она твоя сестра, а не моя, — ответила Темпл. — Как ты сама считаешь, сумасшедшая она?
Спокойствие ее голоса слегка остудило пыл Джун.
— Я не знаю, — призналась она. — У меня нет никого ближе сестры. Как так могло быть, что я ничего не знала? Что она не говорила мне ничего все эти годы?
— Ей было стыдно, — сказала Темпл.
— Джун, — Джипси умоляюще протянула тонкую руку к сестре, как Иветта, цепляющаяся за занавески. — Я не хотела тебя расстраивать.
— Но ты расстроишь папу!
— Я заставлю его посмотреть.
— На что посмотреть?
«Хороший вопрос, — подумала Темпл. — Может быть, Джипси тайно мечтает выступить перед насиловавшим ее отцом? Может быть, она подсознательно жаждет его внимания? Поэтому она раздевается перед мужчинами, дразня их, зная, что они могут смотреть, но не имеют права трогать? Или она просто хочет отомстить, показать отцу, что теперь она женщина, обладающая сексуальностью, которую он больше не может контролировать? Возможно, она хочет, чтобы он увидел, как она втянула ничего не подозревающую Джун во все это из-за собственной внутренней потребности в эксгибизионизме, которую взрастила в ней больная страсть ее отца?»