Завизжала от отчаяния, когда Петров сзади облапил ее за талию и задыхающимся голосом пробормотал:
– Давай, с проглотом. Даю двести, нет, триста! Скорей!
Карина ударилась в стену всем телом и испустила новый крик. У нее даже горло заболело от этого вопля, она снова толкнулась еще раз – и вдруг стена резко ушла вперед, Карина качнулась, теряя равновесие. С яркого света она ничего не видела, просто рванулась бежать, но тотчас налетела на Олега Римского.
Предатель! Шкура! Это он затолкал ее сюда, к Петрову! Не рассуждая, она размахнулась и влепила кулаком в кругленькое, лоснящееся личико, испуганно поднятое вверх. Зазвенели сбитые очки, Олег утробно хрюкнул, а носишко его мгновенно залился кровью. Он схватился горстью за нос, взвыл, попятился, с мольбой взирая почему-то не на полуголую Карину, а на стоящего рядом… Иванова, в руках которого был пистолет.
Не сводя прицела с Олега, Иванов поймал за руку Карину и рывком отправил ее к себе за спину.
Бросил, не оборачиваясь:
– Уходи! Быстро!
Карина попятилась, не веря своим ушам, не веря в спасение. Ноги у нее подкашивались, особенно почему-то правая, так что она ковыляла с трудом.
Из потайной двери вывалился Петров – вид у него был совершенно дикий. Висели полы рубахи, свисали расстегнутые штаны, вообще, висело все, что только могло висеть.
– Да ты что? Да ты что, ох…? – возопил он даже не грозно, а с каким-то детским недоумением. – Мы ж с тобой… ты меня… я тебя как человека позвал! – выталкивал из себя обрывки слов Петров.
– Как человека, вот именно, – кивнул Иванов, отступая по коридору и сторожа пистолетом маневры противника. – А не как скотину, которая малолеток насилует. Все, Пал Василич. Кончено! Прощай, неспетая песня моя.
– Да я тебя, гада, в порошок сотру!
– Только попробуй, – усмехнулся Иванов. – Куперович! А ну, отзови собак!
У него глаза на затылке были, что ли? Во всяком случае, он гораздо раньше, чем Карина, уловил опасное телодвижение за портьерой.
– Васька! Отбой! – проблеял Олег сквозь кровь и сопли – не очень внятно, конечно, однако колыхание портьеры прекратилось и из-за нее с угрюмым видом вышел тот самый качок, который не столь давно встречал Карину на крыльце и советовал ей не раздеваться сразу догола. Только теперь она смогла оценить этот совет, поначалу показавшийся оскорбительным!
– Держите его! – взревел Петров. – Куперыч! Васька! Хватайте! З-зарою, суки, всех! Не дайте ему уйти!
Однако Олег Римский стоял по стойке «смирно», ну прямо кремлевский гвардеец, и единственное, что портило картину, был разбитый нос, которым он непрестанно хлюпал. Качок дернулся рефлекторно, но, поглядев на начальника, который был на мушке, окончательно утихомирился.
– Я тебя все равно достану! – выдохнул Петров, люто ворочая глазами. – Ты покойник!
– А как насчет лавандовой воды? – весело осведомился Иванов, натыкаясь спиной на замешкавшуюся Карину и вышвыривая ее за дверь, которую безошибочно увидел опять-таки затылком, не иначе. Она еще успела заметить, как Петров с шумным вздохом вдруг сдулся, как бы опал весь, даже зажмурился, словно Иванов посулил ему не какую-то там безобидную лавандовую воду, а как минимум аква тофана,[2] причем сейчас, немедленно, и полный стакан, – а потом влажный, холодный ветер охватил полуголое тело Карины, и она поняла, что стоит на крыльце ресторанчика.
И мгновенно отказали силы. С тихим стоном она села прямо на ступеньки, привалилась лбом к каменным перилам, едва сдерживая рвотные спазмы. Желудок, чудилось, так и рвался наружу. В голове шумело.
«Надо уходить! – наконец-то пробилась связная мысль сквозь путаницу ужаса. – Опомнятся, схватят – тогда мне не вырваться».
Кое-как приподнялась, начала спускаться с крыльца, и тут кто-то схватил ее за локоть. Карина обернулась – и удержала новый крик ужаса: это был Иванов.
– Не бойся – свои, – сказал он, с досадой глядя на ее искаженное лицо, белое как мел, в свете фонариков, которыми щедро был украшен фасад «Стеньки Разина». – Тебя подвезти?
– Что? – выдавила она, с трудом соображая.
– Подвезти, говорю? Или у тебя машина? – Он ощутимо тряхнул ее, заставляя прийти в себя. – Да прикройся, наконец!
Карина повела глазами вниз. Господи! Она голая до пояса, совершенно голая! Платье чудом удержалось на бедрах, сделавшись из почти мини значительным макси, а вот сверху…
Слабо пискнув, она закрылась руками крест-накрест.
– Блин! – с чувством сказал Иванов. – Наберут детей во флот!.. – Сорвал пиджак и накинул на плечи Карины.
Она тупо моргнула – и вдруг вытаращила глаза, увидев ремень на плече и кобуру под мышкой. Кобура была еще приоткрыта, и тусклый блеск металла приковывал взгляд.
– Ой, бежим скорее! – прорезался у нее голос. – А вдруг они… вдруг…
– Мобилизуются? – понимающе кивнул Иванов. – Не волнуйся. Лавандовая вода – весьма сильнодействующее средство. Живо мозги прочищает.
– А что это? – робко спросила Карина. – Лекарство?
– Во-во, – усмехнулся Иванов. – Лекарство от… глупости и жадности. Кстати, если в твоей хорошенькой головенке есть мозги, в чем я, честно говоря, сомневаюсь, это словосочетание – лавандовая вода – ты поскорее забудь, потому что оно смертью пахнет, и игрушки эти не для маленьких деточек-проституточек.
– Я не проститутка! – задохнулась Карина.
– Ну, глядя на тебя сейчас, этого, извини, не скажешь, – развел руками Иванов. – Пошли, в самом деле, хватит судьбу искушать. Хоть Олежек трус отъявленный, что по морде видно, и тутошний страж ворот тоже не больно-то храбер, а уж господин Петров – и вовсе тюфяк, однако от страха и заяц, говорят, волка укусить может. Так ты с машиной?
– Нет.
– Тогда давай подвезу.
Он кивком пригласил Карину следовать за собой и прошел вдоль недлинной вереницы автомобилей к ошеломляющему «Мерседесу», который в свете фонаря поблескивал морской водой с серебром.
«Существует только два вида автомобилей, – вспомнила Карина чьи-то слова. – «Мерседес» – и все остальные».