Натужный юмор помог мало – настолько мало, что Александра вдруг привалилась лицом к своей двери, ощутив, что пропали все силы. Вдобавок снова подкрался страх. Страшно было повернуть ключ, войти в квартиру. Понимала, это – сущий бред, но не могла отделаться от мысли, что, войдя, увидит труп.
Боже ты мой, сколько людей вокруг нее погибло за последний месяц! Сколько раз подступала смерть – так близко, что в глаза смотрела. Но это все была чужая смерть. Или она только притворялась чужой, а нынче вечером вдруг сбросит маску – и…
Наверху послышались чьи-то шаги, кто-то спускался по лестнице, и Александра рывком повернула ключ, подхваченная ужасом, влетела в квартиру, стукнула по выключателю, торопливо задвинула щеколду.
Шаги миновали ее дверь и затихли внизу.
Прижимая руки к сердцу, Александра огляделась.
В коридоре пусто. Никаких трупов. Но это еще ничего не значит, надо осмотреть всю квартиру.
Изредка взмахивая руками, словно гипотетические трупы должны были не валяться на полу, а мотаться по воздуху, будто налетевшая от соседей моль, Александра осторожно двинулась на кухню, как вдруг зазвенел телефон.
Александру шатнуло к стене, и несколько мгновений она стояла, не решаясь поднять трубку, почему-то убежденная, что это звонит Ростислав.
Нет, а вдруг Влад?
Рванулась к телефону:
– Алло! Алло!
– Саша, слушай, немедленно приезжай, – прорвался сквозь хрипы в трубке незнакомый мужской голос.
Не Влад. Но и не Ростислав.
– Кто это?!
– Да я, Костя! Виноградский!
– Откуда ты звонишь? – глупо спросила Александра.
– Угадай с трех раз! – рявкнул он так, как никогда не позволял себе прежде. – Немедленно приезжай! У нас тут тяжелораненый, который все время твердит твое имя.
– Какое?
– Спятила? – еще более грозно рявкнул Костя. – Александра Синцова! А что, тебя уже иначе зовут? Он тебя зовет, он в очень тяжелом состоянии. Приезжай немедленно!
– Кто он? – наконец-то очнулась Александра и выкрикнула отчаянно, с трудом владея дрожащими губами: – Неужели Влад?!
– Какой еще Влад? – почему-то обиделся Костя. – Помнишь, я тебе утром говорил про некоего Ростислава?
Помнила ли она!
– Ну и что?
– Это он, Ростислав Казанцев! Это он ранен, он тебя зовет! Приезжай! Все, мне пора на операцию!
Гудки в трубке…
Несколько мгновений Александра незряче смотрела на трубку, потом осторожно опустила ее на аппарат. Та почему-то никак не хотела лечь на свое место, и Александре стоило некоторых усилий понять, что у нее просто-напросто трясутся руки. Наконец, с трубкой удалось справиться. Александра подошла к плите, взяла чайник и начала пить прямо из горлышка крупными, неуклюжими глотками, от которых заболело горло.
Значит, его фамилия Казанцев…
Вышла в коридор и уставилась в зеркало, висящее на стене.
Собственное лицо поразило бледностью и показалось чужим – из-за прежде не свойственного ему девчачьего, испуганного выражения. Потом лицо в зеркале вдруг часто заморгало, сморщилось. Александра зажмурилась, пытаясь сдержать слезы, но они все-таки пролились – едкие, жгучие, мучительные. Она громко всхлипнула – и сжалась, словно от удара, когда за стеной вдруг раздалась громкая музыка.
Это уже были, конечно, галлюцинации: ведь «Батяня-комбат» орал в квартире Сереги Володина, а Серега пока еще не вернулся из Чечни.
Александра зажала уши. Музыка каким-то образом находилась в связи с фантасмагориями последних дней, она была такой же нелепостью, как смерть Карины, духота подвала, в котором держали Александру, ненависть мачехи, необъяснимая злоба Влада, чириканье старичков, сидящих на диване. Такой же нелепостью, как мрачные, провалившиеся глаза Эльдара – и его же косой, мертвый взгляд. Как эпилептические припадки Гелия. Как слежка Ростислава – и его объятия на непоправимо испорченном диване…
И вершиной всего этого нагромождения нелепостей был звонок Кости Виноградского, сообщение о том, что Ростислав ранен и в бреду повторяет одно имя: «Александра Синцова…»
А может быть, Костя, как обычно, чего-то не понял? Может быть, Ростислав зовет не Александру, а Карину Синцову?
Говорят, у злодеев перед смертью иногда возникает неодолимая потребность – испросить прощения у своих жертв. Как говорится, любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас. А как насчет того, чтобы любить убивающих вас?
Она отперла дверь и вышла за порог, еле передвигая усталые ноги и стараясь ни о чем не думать.
В самом деле, надо поспешить. Может быть, она еще успеет спросить Ростислава… О чем? О самом главном, конечно! Которая из сестер больше пришлась ему по вкусу!
Слезы опять полились – медленные и такие изматывающие, что Александра едва ли соображала, куда идет. И минуло несколько минут, прежде чем она сообразила, что побрела не налево, на Белинку, на трамвай, а повернула к Студеной, чтобы пройти к Пятой больнице напрямик. И впереди уже засветились огни многоэтажек на улице Горького, когда Александра поняла, что приближается к тому самому месту, где погибла Карина.
На перекрестке Ванеева – Республиканская, который Александра частенько переходила, направляясь на свой участок, на одном из деревьев висел пластмассовый венок. Здесь машина когда-то сбила неосторожного пешехода: венок был чьей-то памятью об этой смерти. Такие же венки Александре приходилось видеть и на других опасных перекрестках, и как-то раз она даже подумала, что, уж если лишена возможности приезжать в Сергач и класть цветы на могилу сестры, было бы уместно повесить такой же венок на стенку дома на углу Студеной и Горького. Подумала – но не только не сделала этого, а вообще старалась подальше обходить роковой перекресток, выбирая самые дальние пути, только бы не оказаться здесь. И вот – оказалась…
Она стояла на обочине и смотрела на черную, наскольженную ледянку, чувствуя, как дрожат ноги. Глупо, она слишком устала, чтобы тащиться в больницу пешком. Остановка в десяти метрах, только Студеную перейти. Ну так надо решиться – и перейти!
Александра посмотрела вдоль улицы Горького. Да, вон мигают огоньки – приближается троллейбус или автобус.