Среди ночи явился участковый Иван Иваныч, сказал, что Пашка прямиком на квартиру к Олегу Викторовичу побежал, не успели его перехватить, и, ни слова не говоря, ножом в живот музыканта пырнул. Тот умер сразу, а Пашку загребли в милицию – он так над телом и сидел, трясся и плакал.
Ахнула тут Глафира и сама едва без памяти не повалилась. Запонку ту несчастную она под кроватью нашла и припрятала. А план, выходит, не Бог ей подсказал, а сам дьявол в недобрый час.
Да только это были еще цветочки. Состоялся суд, посадили Пашку на десять лет. Адвоката дорогого родители нанять не смогли, а назначенный полным идиотом оказался, только мычал на суде да глаза таращил. Сашу на суд вызывали, только она после того случая вроде бы заговариваться начала, и все, что случилось, было у нее как в тумане. Про запонку и не вспомнила, а Глафира и рада была. Получается, что приревновал Пашка сестру на пустом месте, просто взбрыкнул ни с того ни с сего. Да еще и выпивши был маленько, как всегда, впрочем, оттого и суд по всей строгости решение принял. Пашкина мать после суда во всеуслышание заявила, что обеих сестер проклинает, они, дескать, во всем виноваты.
Саша на учебу не ходила, маялась дома. Слонялась из угла в угол и все молчала. А не то сядет в уголок, скорчится вся, в одну точку смотрит и думает себе что-то, думает… Глафира уж по-всякому с ней: и молчком, и лаской, и строгостью – ничего не помогало. Прошел месяц, и как-то поздним утром, когда Глафира была на работе, старуха Моргунова сунулась зачем-то в сарай, что стоял у них во дворе. И едва успела вытащить Сашу из петли. Сестра записку оставила – не могу больше жить, видит Бог, ни в чем не виновата, Паше не изменяла, простите…
Вот когда Глафира света белого невзвидела! Локти кусала, ночами головой о стенку билась, в церковь бегала – у Бога прощения просить. Не вымолила. Видно, дьявол сильнее оказался, отвернулся Бог от Глафиры.
В больнице выяснилось, что Саша беременна. Поначалу Глафира обрадовалась – вспомнил Бог про них, послал утешение. А Пашкина мать так и вовсе воскресла. День и ночь у Саши в больнице пропадала, прощения просила, что плохо о ней думала. Перед смертью ведь человек врать не станет, так что поверила она Саше, что не виновата та ни в чем. Что уж ей Саша наговорила, что вспомнила, только поглядывала Пашкина мать на Глафиру с подозрением, но напрямую ничего не говорила.
Вышла Саша из больницы, оправилась, ожила немного, стала ребеночка ждать. А уж мать-то Сокова каждый день у них. То яблок принесет из своего сада, то малины, то еще каких гостинцев.
Родила Саша мальчика, Глафира еще на полставки уборщицей устроилась – денег-то не хватало, ребеночку много всего нужно. Назвали малыша Павликом, и фамилию дали Соков, так мать Пашкина настояла, она Сашу за дочку считала. Решили Пашку с зоны ждать, авось срок скостят за хорошее поведение.
Прошло два года. Глафира и не заметила, как время пролетело, все на работе горбатилась. Вдруг письмо приходит Соковой официальное – сын ваш умер от воспаления легких там-то и тогда-то. Как уж на самом деле было, никто не знает, а ясно одно: нет больше Пашки.
Женщина за одни сутки состарилась на десять лет, а Саша вроде бы нормально новость печальную восприняла. Конечно, поплакала немножко да и отвлеклась на сына.
А после все и началось. Соседи рассказали: пойдет Саша на колонку белье полоскать да и застрянет там. Сын проснется, плачет, а она знай белье из корзины в таз перекладывает, заново переполаскивает. А то забудется и сидит, вода ручьем на дорогу течет, а она сидит, улыбается, даже песенку тихонько напевает. Кто мимо пройдет, за плечи тряхнет – очухается и побредет домой.
Дальше – больше. То заслонку печную забыла открыть, полный дом дыму напустила, хорошо бабка Моргунова заметила, прибежала. То, наоборот, все окна зимой распахнула, чуть ребенка насмерть не заморозила. После того случая отвезла Глафира Сашу в больницу. Смотрели ее там доктора, обследовали, вспомнили про попытку самоубийства да и заперли в психушку. Пашкина мать тут и забрала у Глафиры маленького Павлика к себе – ты, говорит, работаешь да за сестрой ухаживаешь, тебе недосуг. А ведь и верно, Глафира тогда совсем забегалась.
Через год умерла Саша в больнице. В последнее время она никого не узнавала, даже Глафиру. Доктора сказали, что опухоль у нее в мозгу оказалась. Не то после ушиба, как Пашка-то ее кулаком приложил, не то сама по себе.
После похорон Глафиру тоска одолела. Раньше она работой спасалась, до того уматывалась, что даже совесть молчала. А теперь все, что сотворила, перед глазами и всплыло. Как ни крути, а она одна виновата, что у сестры жизнь полностью сломанной оказалась. И ребенок теперь без отца, без матери растет. Сунулась было Глафира к Павлику, чтобы хоть для него что-то сделать, хоть как прощение заслужить, ан нет, там старуха Сокова круговую оборону заняла. Не отдам, говорит, внука, знаю, что ты в его сиротстве виновата. Сердцем чую, только доказать не могу. Так что иди отсюда по-хорошему. Но потом Сокова опомнилась, деньги да подарки принимала – годы тогда были голодные, без помощи не обойтись.
Так и жила Глафира – раз в неделю с племянником виделась, остальное время работала да в своем палисаднике возилась. Тоска ночами сердце грызла – мужа нет, родителей нет, а сестру единственную, как ни посмотри, сама она на тот свет спровадила. Промается Глафира ночью, подушку всю изомнет, поплачет. Да и слез-то уже не стало. Утром поднимется – на себя в зеркало глядеть неохота. И раньше-то красавицей не была, а теперь и вовсе от горя подурнела…
Полина слушала терпеливо, стараясь вычленить из беседы необходимое. Но Глафира разливалась соловьем про свои жуткие переживания, а пора бы к делу перейти – Полине нужно было узнать, каким образом в ее жизни появился Илья. То есть не Илья, а Николай. Их, как выяснилось, общий муж.
Глафира выпила еще рюмочку и продолжила трудную повесть о своей жизни.
Николай однажды зашел на телеграф – не то телеграмму кому-то отправлял, не то открытки покупал. И спросил у Глафириной напарницы, не сдает ли кто комнату. Та бы и рада была сдать такому приличному мужчине, да откуда у нее комната, если в доме сама с мужем, детей трое да еще свекровь за печкой охает каждую ночь. А Глафира подумала-подумала, да и сдала бывшую Сашину комнатку – деньги-то не лишние будут, и все-таки мужчина в доме.
Работал Николай бухгалтером на консервном заводе, деньги за жилье вносил аккуратно, на питание давал да еще и подарки мелкие к праздникам делал.
– Ты вот думаешь, что я полная дура, – неожиданно сказала Глафира. – Приехала, мол, деревня замшелая! А я сразу поняла, что Николай – мужчина не про меня. Не того полета птица. Хоть соседи и судачили за спиной, а ничего у нас не было. Я и не пыталась его завлечь.
«Где уж тебе…» – с необъяснимой ревностью подумала Полина, но вслух ничего не сказала.
И вот как-то приходит Глафире известие, что в городе Мезенске умерла ее тетка, остались от нее участок и дом – не новый, но еще крепкий и большой. Только на дом претендуют другие родственники и так просто Глафире ничего не отдадут.