У двери спальни послышалось движение. В финальные секунды жизни Лихагена в комнату зашел Уилли, обеспокоенный тишиной, воцарившейся после короткой перестрелки. Когда он приблизился к кровати, на лице его была безутешность. Убивать вооруженных – это одно. И это, как бы ужасно ни звучало, оправданное зло. Но лишить жизни беззащитного старика, зажав ему вот так рот двумя пальцами, как гасят свечку, – это вне понимания Уилли. Он уже решил: его отношениям с этими людьми настал конец. Он более не может терпеть их присутствия в своей жизни, так же как и смиряться с тем, что сам отнял чью-то жизнь.

Луис отвел руку от лица Лихагена, приостановившись лишь затем, чтобы закрыть ему глаза. Он повернулся к Детективу и хотел что-то ему сказать, но тут пришла в движение Лоретта Хойл, поднявшая голову от плеча своего мужа. Ее лицо выражало свирепую дикость животного, окончательно поддавшегося своему бешенству. В вынырнувшей из-за спины покойника руке был зажат пистолет.

Женщина вскинула его и выстрелила.

Момент того движения заметил Уилли, и именно он на него отреагировал. В этом не было ничего театрального, ничего рассчитанного на сценический эффект. Уилли просто взял и ступил перед Луисом, словно втискиваясь перед ним в очередь, – и принял в себя пулю. Она ударила его чуть ниже шейной впадины. При попадании Уилли дернулся, а затем опрокинулся на Луиса, который инстинктивно протянул руки Уилли под мышками, чтобы не дать ему упасть. Последовали еще два быстрых выстрела, но их сделал уже Ангел, оборвав жизнь Лоретты.

Луис уложил Уилли на ковер. Он хотел разорвать на ране рубашку, но механик, помотав головой, оттолкнул его руки. Было слишком много крови. Она хлестала из раны, топя Уилли своим приливом; пузырилась изо рта, в то время как Уилли изгибался на полу, а его с боков придерживали Ангел и Детектив. Зная, что он умирает, они взяли ладони механика в свои – Ангел правую, а Детектив левую. Уилли Брю крепко их сжал. Он попеременно смотрел на того и на другого, пытаясь им что-то сказать. Детектив склонился, поднеся ухо так близко к губам раненого, что лицо ему окропили кровавые брызги. А механик все пытался, но никак не мог выговорить своих последних слов.

– Ничего-ничего, Уилли, – успокаивал его Паркер. – Все нормально.

Уилли хотел сделать вдох, но ему это не удавалось. Лицо потемнело от усилия, черты мучительно исказились.

– Пускай-пускай, Уилли, пускай выходит, – шепотом подбадривал его Детектив. – Уже вот-вот.

Постепенно тело Уилли в руках Луиса обмякло, и жизнь его наконец покинула.

Глава 30

Тело Уилли Брю завернули в простыню и поместили на платформу грузовика, припаркованного позади дома. Ангел сел за руль, Детектив с ним рядом, а Луис нес вахту возле Уилли. Они поехали туда, где их на дороге ждали братья Фульчи и Гарнер. Те увидели тело, завернутое в окровавленную простыню, но не проронили ни слова.

– Никто не приезжал, – доложился Джеки. – Мы ждали, но так никого и не дождались.

И тут в отдалении появились машины – три черных фургона и пара черных «Эксплореров». Они на скорости ехали сюда. Братья Фульчи напряглись и выжидательно подняли стволы.

– А ну-ка, стоп, – властно сказал Луис.

Кортеж замедлил ход и остановился неподалеку. Пассажирская дверца переднего «Эксплорера» открылась, и наружу ступил человек в длинном черном плаще. Широкополая фетровая шляпа защищала от дождя. Луис слез с платформы грузовика и тронулся навстречу прибывшему.

– Я вижу, утро у вас выдалось что надо, – сказал Милтон.

Луис смотрел на него без всякого выражения. Их разделял какой-нибудь метр, но в нем зияла бездна.

– Зачем вы здесь? – спросил Луис.

– Будут неизбежные вопросы. Нельзя вот так объявить войну человеку уровня Артура Лихагена и ожидать, что этого никто не заметит. Он мертв?

– Мертв. А также его сын и дочь Николаса Хойла.

– От вас я меньшего не ожидал, – заметил Милтон.

– А с ними еще Блисс.

Милтон моргнул, но в целом его мимика никак не изменилась.

– Ты не ответил на мой вопрос, – сказал Луис. – Зачем вы здесь?

– Возможно, больная совесть.

– У тебя ее нет.

Милтон чуть наклонил голову, признавая правдивость такого утверждения.

– Тогда называй это как хочешь: профессиональный этикет, подчистка мелочей. Не суть важно.

– Это ты заказывал убийство Джона Лихагена? – спросил Луис.

– Я.

– А Баллантайн работал на тебя?

– В том конкретном случае да. Он был так, подстраховкой при дезавуировании. Буфером между нами и тобой.

– Гэбриел об этом знал?

– Я уверен, что он подозревал, но открыто спросить об этом не мог. Это было бы неумно.

Милтон поглядел Луису через плечо в направлении дома Лихагена, и его глаза на какое-то время сделались туманно-далекими.

– У меня для тебя плохие новости, – словно возвращаясь, сказал он наконец. – Сегодня ночью умер Гэбриел. Такие вот дела. Жалко.

Оба безмолвно буравили друг друга взглядами. Ни один не уступал.

– Так что теперь? – спросил Луис.

– Уходишь, и все.

– А легенда?

– Бандитская разборка. Лихаген схлестнулся с теми, кто ему не по зубам. Он ведь занимался нелегальщиной: наркотики, торговля людьми. Свалим на русских. Скажем, это они. Мы слышали, ты с этой темой хорошо знаком. Так что звучать будет очень правдоподобно.

– Но ведь есть те, кто уцелел.

– Они будут тише воды. Мы умеем прижимать людям языки.

Милтон повернулся и махнул бригадам своих чистильщиков. Два фургона направились к дому Лихагена.

– У меня еще один вопрос, – сказал Луис.

– Думаю, я уже ответил на достаточное их количество. И уж точно на все, отвечать на которые собирался.

Милтон зашагал обратно к «Эксплореру». Луис его слова проигнорировал.

– Ты хотел, чтобы Артур Лихаген умер? – спросил он вслед.

Милтон приостановился. А когда обернулся, на его губах играла улыбка.

– Если б этого не сделал ты, мы бы сами были вынуждены этим заняться. Торговля людьми – рисковый бизнес. Террористы не дремлют, готовы использовать любую лазейку. А Лихагены были не очень разборчивы, с кем имеют дело. Совершали ошибки, а нам приходилось за ними подтирать. Думаешь, приятно? А теперь вот мы вместо них подчищаем за тобой. Поэтому ты спокойно уходишь, вместе со своими друзьями. Похоже, под конец ты нам все-таки услужил своей работенкой.

Милтон повернулся и помахал последнему из оставшихся черных фургонов. Боковые дверцы отъехали, и наружу появились двое. Гляди-ка, Харики. Те двое япончиков, Хара с Харадой.