А сзади уже заходил в атаку второй «худой». Издалека, сволочь, из пулеметов шпарить начал.
Тихон нырнул вниз и шел прямо над деревьями – для истребителя такая высота опасна. Одно неверное движение ручкой – и на такой скорости ошибку уже не исправить.
Истребитель проскочил мимо – с разворотом и набором высоты. Теперь не отстанут, пока не собьют.
Тем временем в атаку уже заходил первый. Для немцев это развлечение. Отпора Тихон дать не может, самолет безоружен, и немецкие пилоты прекрасно об этом осведомлены.
«Худой» сбросил скорость, чтобы было больше времени для прицельной стрельбы.
Сделав горку и набрав немного высоты, Тихон взял ручку на себя, иначе не было возможности для маневра, то же скольжение на крыло требует хотя бы ста метров высоты. А истребители уже на хвосте; хоть и далеко, но дистанция стремительно укорачивалась.
«Мессер» открыл огонь, и Тихон снова применил этот прием, но на этот раз он уходил не влево, а вправо, и очередь снова прошла мимо.
От безысходности, от злости, от досады ли Тихон выхватил из кирзовой кобуры ракетницу – в ней еще был патрон, которым он не успел выстрелить по стогу. И, когда немец поравнялся с ним, выстрелил в его сторону.
Сбить из ракетницы самолет – любой, даже У-2 – невозможно. Но ракета, пролетая немного выше фонаря кабины немца, испугала его. Находившийся в кабине пилот инстинктивно дернулся в сторону, а высота была мала. Задев концом крыла верхушки деревьев, «худой» рухнул в чащу. Оглушительный взрыв потряс окрестности, самолет Тихона сильно подбросило ударной волной.
Тихон поверить не мог. Расскажи кому – не поверят. Из сигнального пистолета сбить Ме-109? Сказки!
Второй немец выстрела из ракетницы не видел и недоумевал, как это получилось, что его товарищ оказался сбит, а чертова «этажерка» – она же «швейная машинка», да просто недоразумение какое-то – продолжает лететь.
Фашист явно обозлился. Он зашел сзади и издалека открыл огонь из пушки и пулеметов.
Тихон старался как мог. Он скользил на крыло, выписывал змейку – даже бочку крутанул. Но немец буквально не снимал пальца с гашетки. На крыльях У-2 уже живого места не было, перкаль висел клочьями.
И тут удар, мотор мгновенно остановился, видимо, заклинило от попадания. А высоты – всего ничего.
Тихон инстинктивно потянул ручку на себя. Самолет задел хвостовым оперением, а потом и шасси верхушки деревьев. Раздался треск обламывающихся деревьев, хруст ломающихся шпангоутов фюзеляжа. Тихон и испугаться не успел, как по спине сильно ударило и он оказался на земле.
От смерти его спасло то, что сиденье вместе с ним от удара вырвало из кабины и швырнуло на землю. Причем удар приняла на себя спинка. И почти сразу в ушах – нарастающий рев истребителя, а потом – пулеметная очередь.
Надо срочно убираться от самолета, – понял Тихон. Он завалился на бок и на четвереньках пополз в сторону.
Немцу показалось мало просто сбить его, он решил уничтожить беззащитный самолетик. Сделав несколько заходов, он расстрелял весь боекомплект. Самолет уже превратился в груду разбитой в щепы фанеры и рваного перкаля крыльев и фюзеляжа, но все никак не хотел гореть.
Так и улетел фриц, не увидев на земле полыхающего костра на месте падения «этажерки».
Тихон же, опираясь на дерево, поднялся. Где он, на чьей территории? Отстегнул и выбросил пустую кирзовую кобуру. Куда делась ракетница, он не помнил. Вытащил из своей кобуры штатный пистолет ТТ, передернул затвор. Надо идти, но сначала необходимо определиться, где восток. По мху на деревьях, по положению солнца он понял, где находится, и пошел в сторону наших.
Но далеко ли до передовой? И как перебраться через линию фронта? В случае если немцы обнаружат его, он решил отстреливаться до последнего патрона. Нет, до предпоследнего. Последний патрон оставить для себя и застрелиться. Лучше смерть, чем позорный плен. Мертвые сраму не имут. Жаль только будет, что он не успеет передать в штаб важные сведения. Обнаружил он танки-то!
По лесу шел быстро, а на опушку вышел – и замер. Осмотреться надо.
Впереди – небольшая деревня, никакого движения в ней не видно, скорее всего, с приближением фронта жители ее покинули. В деревне могли быть наши, но могли быть и немцы.
Тихон простоял неподвижно около получаса и наконец решился. Пригнувшись, он побежал к деревне.
Ему осталось бежать метров тридцать, когда раздался окрик:
– Стой, стрелять буду!
– Свой я! – мгновенно остановившись и не оборачиваясь, отозвался Тихон.
– Руки вверх и ко мне!
Тихон сунул пистолет в кобуру. Личное оружие за ним числится, в красноармейской книжке номер записан. А утеря либо утрата оружия для бойца – позор.
Он подошел к крайней избе, откуда донесся окрик. Здесь у забора была вырыта стрелковая ячейка. Красноармеец наставил на него винтовку:
– Ты кто?
– Летчик я, наш, советский. Меня над лесом сбили.
– Хм, крутились тут два немецких самолета…
– Мне бы к командиру, сведения важные имею.
– К командиру отведу, пусть решает. Шагай вперед!
Боец шел сзади, почти уперев примкнутый к винтовке штык в спину Тихона.
Пилот обернулся:
– Ты со штыком поосторожнее…
– Разговорчики! – оборвал его конвоир, но на шаг отстал.
Сержант был в одной из четырех изб деревни.
– Ты кого привел, Изместьев?
– Из леса вышел, говорит – наш летчик, товарищ сержант.
– Документы!
Тихон полез в нагрудный карман и достал красноармейскую книжку. Сержант долго изучал ее, наконец вернул.
– Сержант, мне бы с полком связаться. Я разведку проводил, важные сведения имею.
– Рад бы помочь, да связи нет – ни телефона, ни рации. Изместьев, Николаева ко мне! Одна нога здесь – другая там.
Красноармеец убежал.
– И что там у немцев в тылу? – поинтересовался сержант.
– Танки собирают.
– Ну, это и без разведки понятно. На Москву прут. А только – накося-выкуси! – сержант свернул из трех пальцев известную комбинацию и поднес ее к носу Тихона.
В избу вошли Изместьев и Николаев.
– По вашему приказанию прибыл! – доложил Николаев.
– Николаев, отведи летчика в роту. Связь ему нужна срочно.
– Так точно! Идемте, товарищ пилот!
Шли по грунтовой дороге.
– Тихо у вас, – заметил Тихон.
– Ага, уже две недели стоим. Самолеты – и наши, и немецкие – все время пролетают. А где сейчас фронт и что там делается, не представляем.