Писал обычно писарь, а подписывал или комбат, или политрук.
Виктор доложил политруку о трагической гибели экипажа.
– Сам видел?
– Как вас, товарищ политрук.
– Вечная слава героям! Отдыхай, боец, заслужил.
Весть о гибели еще одного экипажа быстро разнеслась среди личного состава.
Виктор прошел в землянку, которую занимал экипаж. В ней было холодно – с утра не топили. Разломав снарядный ящик, он разжег печурку и улегся на топчан. Было холодно и на душе тоскливо.
В землянку ввалился старшина роты, поставил на топчан котелок с кашей и положил фляжку с водкой.
– Ты поешь.
– Не хочу.
– Давай помянем братов наших – пусть земля им пухом будет.
– Не в земле лежат – в самоходке.
– Сам знаешь, что от тел остается – горстка пепла.
Виктор на правах хозяина достал кружки, старшина разлил водку – принес он ее на весь экипаж. Помянули, выпили. Виктор захмелел быстро.
– Ты ешь, ешь, на голодный желудок развезет.
Виктор съел котелок каши, пока она была еще теплой.
Старшина ушел, бормоча что-то себе под нос, а Виктор уснул. Сколько он уже смертей вокруг себя видел! На войне случайность – великое дело. Не пошли его Донцов за тягачом – тоже превратился бы в пепел, как парни из экипажа. А ведь старлей мог послать другого – того же Вяткина.
Проснулся он от холода. Буржуйка уже погасла, тепло выдуло через трубу, и в землянке зуб на зуб не попадал. И то сказать, снаружи мороз градусов тридцать. Это по ощущениям, термометров на фронте не было. И обычно в землянке тесно от экипажа, а сейчас было пусто, одиноко и тоскливо.
Виктор отправился в землянку экипажа Пильняка – она была недалеко. Хотел от тягостных мыслей отвлечься, в тепле посидеть, а пришел на застолье – поминали погибшие экипажи. Рота сегодня понесла тяжелые потери, и Виктор был единственным уцелевшим из сожженных самоходок.
Встретили его молча, усадили на топчан и вручили кружку.
Виктор понюхал жидкость – не водка, это точно. С виду на коньяк похоже, но запах другой.
– Чего нюхаешь, пей!
– Это что?
– Ром трофейный. Пей! Мы пили – не отравились.
Виктор поднял кружку:
– За однополчан – тех, что не вернулись.
Они выпили и принялись за закуску – огурцы соленые, кусок сала, нарезанный ломтиками, и нарезанную крупными кусками полукопченую колбасу. Виктор такую давно не видел и, взяв кусок, понюхал его. Пахло вкусно.
– Тоже трофей? – спросил он.
– Он самый! Из подбитой самоходки немцы сбежали, а мы в рубке нашли. Видимо, НЗ с собой возили.
Виктор съел кусок, заедая его ржаным хлебом. НЗ – неприкосновенный запас – был в каждой самоходке. Несколько банок тушенки, сухари, иной раз – брикетированное гороховое пюре. Случалось, когда повара не успевали подвезти горячую кашу – самоходки на марше были или позиции бомбили, – экипажи без угрызений совести съедали НЗ. Зампотылу ругался, но бойцы только посмеивались – не сидеть же голодными. А заряжающий Вяткин однажды даже высказался по этому поводу:
– Оставим НЗ нетронутым, а нас подобьют. Столько добра пропадет – лучше уж слопаем.
Засиделись допоздна, начали разговор о перипетиях боя. Оказалось, самоходку Донцова наши потеряли из виду – но как немцы ее проглядели? А ведь ворвись в деревню хотя бы три самоходки – и исход мог бы быть другим. Но что говорить о несбывшемся?
Ночевать Виктор ушел в свою землянку. Забив топку дровишками, он уснул. Проснувшись утром, заснул снова и спал до полудня. Самоходки и экипажа нет, служба остановилась.
Проснувшись в обед, вышел из землянки, умылся снегом и сразу взбодрился.
Тут появился посыльный:
– Стрелков, к комбату.
Неклюев занимал комнату в избе, остальные помещения принадлежали замполиту и штабу.
– Здравия желаю, товарищ капитан! – Виктор приложил к шапке ладонь.
– Садись. О беде твоей знаю и вот что хочу предложить: у нас почти исправная самоходка есть, недавно в расположение роты притащили. Мотор неисправен, перебирают. Думаю тягачом ее в ваш бывший капонир затащить. Ты же наводчик, вот и будешь огнем поддерживать – как из артиллерийского дота.
– У пушки электроспуск, напряжение в бортовой сети должно быть.
– Ты посмотри на него, яйцо курицу учит! Аккумулятор зарядим, поставим – всего-то и дела что на две копейки. Иди к помпотеху, принимай технику.
– Есть! – Виктор вскочил.
Комбат принял решение, его же дело – выполнять. Неклюева понять можно: потери большие, и даже одна, пусть и неподвижная пушка – большое подспорье.
Виктор отправился к помпотеху.
У самоходки был снят броневой щит над моторным отделением и вместо двигателя зияла пустота.
– Знаю, комбат говорил, – встретил его помпотех. – Иди, перетаскивай снаряды с грузовика. Как стемнеет – перетащим твою самоходку.
Виктор уже хотел возразить – какая она моя? Хотя… Двигатель отремонтируют и поставят, экипаж наберут, и вполне может статься, что это его будущая машина.
Он забрался в «артштурм», открыл замок пушки, осмотрел ствол, покрутил маховики, проверил прицел. Все было исправно. В двадцати шагах стояла полуторка со снарядами. Маркировка на всех ящиках немецкая, ящики аккуратные, добротные…
Виктор притащил по одному пять ящиков, потом перегрузил снаряды в боеукладку. Пустые же ящики перенес в свою землянку – будет чем печь топить.
Пока возился, настали сумерки – зимой темнеет рано.
Когда он вернулся к самоходке, ее уже прицепили тросами к тягачу – причем сразу двумя тросами, и это называлось «брать на усы». Если бы в самоходке был механик-водитель, хватило бы и одного троса.
Виктор взобрался на рубку – на башенном погоне тягача-танка сидел помпотех. Так они и поволокли самоходку.
Громко лязгали траки. Когда работает мотор, их не так слышно, солирует рев двигателя.
Самоходку загнали в капонир, и только тут Виктор спохватился: самоходка окрашена в серый цвет и будет выделяться на снегу. Пришлось на тягаче ехать на рембазу, брать ведро с известкой и белить рубку. На морозе известковый раствор не столько сох, сколько сразу замерзал, но все же труды его не пропали даром – самоходка не бросалась в глаза.
Усталый, Виктор поплелся на кухню – за всей этой суетой он забыл пообедать.
На кухне повар выскреб из котла остатки каши.
– Ты бы еще позже пришел! Уже и караул свою пайку забрал.
– Я делом был занят! – возмутился Виктор.
– Водку будешь брать? Фляжку давай.