Период взросления у цорков длился двенадцать лет. За это долгое время медленно растущие дети становились совершенно взрослыми и получали любое мыслимое образование. На тринадцатом году жизни они становились полноправными гражданами цивилизации, и им давалось право участвовать в общественной и политической жизни.
Но пока это время еще не наступило, и Чинкис с огромным удовольствием посещал своих внуков при любой возможности. Каждый визит становился для него настоящим праздником. Возле маленьких детей он превращался в добрейшего и любимейшего дедушку. Который и баловал, и воспитывал, и потакал всем капризам внучат. И те отвечали ему взаимностью. Они просто обожали своего деда и, когда были вместе, буквально не отходили от него ни на минуту.
Эти визиты имели и еще один притягательный аспект. Очень часто к внукам приходила и Кетин. И волей-неволей ей приходилось общаться со своим бывшим супругом и принимать участие в общих играх и забавах с детьми. Чинкис старался вести себя с ней свободно и раскованно, со всей возможной приветливостью и расположением. Он в душе надеялся, что бывшая супруга в скором времени уйдет и из новой семьи. Ведь прошло уже сорок лет ее нового брака, а детей у нее так больше и не было. И если она уйдет, то почему бы не к нему? К Чинкису. Ведь им было так хорошо. И прожили они вместе более ста пятидесяти лет. Очень счастливых лет.
Впрочем, были и большие сомнения по этому вопросу. Кетин, кажется, сначала очень любила своего нового супруга, но сейчас отношения их стали весьма прохладными. Он был ее возраста, красавец, спортсмен. Она и познакомилась с ним на каких-то соревнованиях, незаметно для всех сблизилась до интимных отношений, а затем и ушла из дома Чинкиса. По идее, она должна уйти и от нового мужа. Но вот куда? По последним слухам, Кетин стала встречаться с одним из крупных воротил эстрадного бизнеса. Это наводило на грустные раздумья. Видимо, правду говорят, что нельзя вернуть звезде отданный ею свет. И Кетин, по всей вероятности, не хотела возвращаться в обитель ее первого счастья.
Чтобы хоть как-то ей отомстить, Чинкис подумывал иногда взять одну, а то и двух новых жен. Желательно самых юных. Благо выбор был просто потрясающий. Но по здравом размышлении он вновь и вновь отбрасывал подобные мысли. Все-таки положение обязывало его вести себя солидно и пристойно. Да и годы уже не позволяли: приближался восьмисотлетний юбилей. Возраст, в котором каждый цорк, имеющий для этого возможности, старался реализовать свои самые амбициозные мечты в политической и общественной карьере. А уж для Чинкиса просто не было никакой возможности уйти от высоких постов. Ему даже прочили в будущем должность главы высшего совета. Бытовало мнение, что он самый достойный кандидат. И даже немногочисленные противники и недоброжелатели соглашались с этим мнением.
Оставалось лишь дождаться приема в высший совет. И он состоялся – всего за один месяц до славного юбилея. Мог бы состояться и раньше, но Чинкис категорически не соглашался становиться советником по разным или прочим вопросам. Он хотел быть в ранге советника по когорте чистильщиков, а место это было занято долго прожившим Бонсилом. И лишь когда тот ушел в мир иной и прошло положенное время траура, самый прославленный чистильщик согласился стать на место своего бывшего шефа.
Торжественное возведение его в советники проводилось в Купольном Пантеоне, самом известном и почитаемом здании Аларастрасии. Пантеон напоминал огромный крытый стадион и имел форму идеального круга. Крыша его имела два шпиля и покоилась на двух могучих столбах. Те, в свою очередь, стояли по бокам центрального круга. В котором и заседал непосредственно высший совет под руководством главы. Вовнутрь этого круга не мог зайти никто из посторонних, оно было свято. Даже кандидаты в советники переступали полуметровый барьер только лишь после своего избрания в действительные члены совета. Члены правительства, ответственные за отрасли, пресса и просто зрители (если таковым удавалось получить пропуск в Пантеон) располагались на радиальных скамьях. По всей окружности и соответственно рангам.
Совет являлся самым верхним эшелоном власти, и его решениям подчинялись все. Называлась эта система правления – коллегиальная монархия. Назначение на пост советника было пожизненным, главы совета – тоже. Но при этом глава не обладал никаким дополнительным голосом в принятии решений. Он был лишь обязан вести заседания. Хотя уже только это давало некоторые преимущества для достижения именно своих целей. Ведь всегда можно косвенно влиять на результаты простой перестановкой мест слагаемых.
На этот раз заседание совета привлекло к себе самое пристальное внимание. И виной тому был именно Чинкис. Накануне вокруг его приема в советники совершенно неожиданно вспыхнули страсти и разгорелись невиданные дебаты и споры. Чуть ли не вся цивилизация всколыхнулась от удивления: оказывается, есть некие цорки, которые имеют сомнения в целесообразности предстоящего приема. Что тут началось! По историческим данным, такого ажиотажа никогда еще не наблюдалось. Со всех планет, баз, галактик и самых мелких астероидов понеслись призывы не поддаваться на гнусные инсинуации несознательных и близоруких отщепенцев. Во многих местах даже прошли стихийные митинги в поддержку славного и лучшего чистильщика всех времен и галактик. В некоторых случаях даже дошли до плохо скрываемых угроз: мол, чем это вы там занимаетесь?! Какие могут быть сомнения?! Будьте бдительны и поступайте обдуманно, а то мы долго думать не станем!
Сами действующие советники были безмерно удивлены, заверяли публично всех и везде, что и не питали никаких сомнений. Что это чья-то шутка или просто недопонимание. Даже пытались отыскать тех, кто сомневался в Чинкисе или выказывал свое недовольство. Но таковых не нашлось. Даже несколько его малочисленных оппонентов при свидетелях поклялись, что достойнее кандидата и не было. А если и были когда возражения с их стороны, то только в порядке живой дискуссии, так сказать, для пользы дела и лучшего выяснения истины.
И мало кто даже мог догадаться и уличить истинного виновника вспыхнувших треволнений. Но Чинкис знал его, и знал хорошо. И от этого испытывал какую-то внутреннюю неловкость, смешанную с удивлением. Ибо затеяла всю эту заварушку его старшая жена Велида. С помощью рычагов в мире информации, которые она давно и крепко держала в своих талантливых ручках. А когда он попытался ее остановить, она резонно ему ответила:
– Это для твоей же пользы! Почему? Да, и для рекламы тоже! Но не только! Так бы тебя выбрали спокойно, без шума. Может, кто и скажет нечто против, подвергнет тебя легкой критике, пожурит в старых, выдуманных ими же, прегрешениях. А так – так они побоятся даже пикнуть! Не посмеют и рта открыть! Разве только чтобы крикнуть громче всех: «Виват!» Так им и надо! Не позволю даже одним словом умалить твои заслуги перед всей цивилизацией! Лучше тебя нет никого! Даже все вместе взятые они тебя не стоят! Если ты и забыл старые обиды, то я нет! Не прощу никому и никому не позволю обижать моего любимого мужа!
Чинкис даже прослезился после такой гневной тирады и, прижав к себе, долго держал в объятиях. Хотел сказать, что хочет быть скромней, хотел напомнить, что не любит лишнего шума, но промолчал. Лишь поглаживал прильнувшую к нему фигурку Велиды и думал: «Она меня любит больше всех. И любому глотку перегрызет, кто осмелится на меня рычать. Да и я тоже. Не дам ее в обиду никому. Значит, если она так считает, пусть будет, как она хочет!»