В ванной на душевом кране обнаружили кровь миссис О’Киф, еще два кровавых пятна отыскались на лестничном ковре. Примерно в ста ярдах от дома, под живой изгородью, нашли большой нож. Подсудимый и уборщица признали по треугольному сколу на рукоятке нож из кухонной утвари миссис О’Киф. Отпечатков на нем не было.
Полиции подсудимый рассказал, что после ресторана долго гулял по улицам в районе Уэствэя и, вернувшись домой только после полуночи, нашел тетку убитой.
Однако обвинитель заявил, что суд заслушает показания соседки, которая, по ее словам, видела, как Гарри Эш выходил из дома в вечер убийства в 23.15. По версии государственного обвинения, Гарри Эш из ресторана сразу пошел домой, дождался тетку и, находясь, возможно, тоже без одежды, зарезал ее кухонным ножом. Затем принял душ, оделся и вышел из дома в 23.15, чтобы обеспечить себе алиби.
Заключительные слова Руфуса Мэтьюса были по сути формальные. Если присяжных убедят свидетельства вины Гарри Эша, их долг вынести вердикт: виновен в убийстве миссис Риты О’Киф. Но если в конце процесса у них останутся достаточные сомнения в его вине, тогда подсудимого следует оправдать.
Перекрестный допрос Стивена Райта, хозяина «Герцог Кларенс», на третий день суда прошел для Венис, как она и ожидала, довольно легко. На свидетельскую трибуну он взошел с самодовольным видом человека, решившего показать всем этим ученым «парикам» и «алым мантиям», что он не робкого десятка, а небрежно произнесенная им присяга ясно показывала пренебрежение к устаревшему ритуалу. На его сальную усмешку Венис ответила долгим холодным взглядом. Обвинение вызвало Райта, чтобы подтвердить слова очевидцев о том, что в ресторане между миссис О’Киф и племянником установились напряженные отношения, и женщина, казалось, побаивалась своего племянника. Но Райт был неубедителен и пристрастен и не смог противостоять другим свидетелям, говорившим, что Эш мало пил и мало говорил. «Да, он вел себя тихо, – сказал Райт, высокомерно повернувшись к жюри. – Но это молчание сулило беду. И все время смотрел на нее этим своим жутким взглядом. Чтобы вызвать страх, ему не надо пить».
Венис получила удовольствие от этого перекрестного допроса и, когда Стивена Райта отпустили, не смогла удержаться от сочувственного взгляда на Руфуса, который поднялся, чтобы как-то смягчить неприятный осадок от показаний свидетеля. Оба знали, что последние несколько минут украли нечто большее, чем веру в одно свидетельское показание. Всякий раз, когда свидетель обвинения демонстрирует свою несостоятельность, тень недоверия падает и на само обвинение. Венис знала, что с самого начала обладает преимуществом: жертва не вызывала инстинктивного сочувствия. Покажите присяжным фотографию подвергшегося насилию мертвого ребенка, хрупкого, как только что оперившийся птенец, и некий атавистический голос обязательно шепнет им: «Кто-то должен за это ответить». Жажда мести, которую так легко спутать с требованием справедливости, всегда работает на обвинение. Присяжным не хочется осудить невиновного, но им нужно кого-то наказать. Свидетелю обвинения часто верят, потому что хотят этого. Но фотографии, сделанные полицией, на которых был виден дряблый, развалившийся живот, раскинутые груди и рассеченные сосуды, вызывали, по ассоциации со свиной тушей, подвешенной на крюк мясника, скорее, отвращение, чем сочувствие. Эти снимки полностью уничтожили ее как личность. Именно тут кроется трудность в деле об убийстве: жертва не может защитить себя. Рита О’Киф была непривлекательной, сварливой, пятидесятипятилетней пьяницей с непреодолимым влечением к джину и сексу. Четверо присяжных были молодыми людьми, двое только-только достигли нужного для выполнения этой обязанности возраста. Старость и некрасивость отталкивают молодых. Их внутренний голос пробормочет что-то вроде: «Сама доигралась».
И вот сегодня, на второй неделе и седьмом дне судебного процесса, пришло время решающего, по мнению Венис, перекрестного допроса главного свидетеля – соседки жертвы, миссис Дороти Скалли, шестидесятидевятилетней вдовы, той самой женщины, которая сказала полиции, а теперь и суду, что видела, как Гарри Эш выходил из дома номер 397 в 23.15 в ночь убийства.
Венис наблюдала за женщиной на первоначальном опросе свидетелей и отметила ее сильные и слабые стороны. Она узнала все, что ей требовалось. Миссис Скалли была стеснена в средствах, но не бедствовала, обычная вдова, живущая на пенсию. В конце концов, Уэствэй – благополучный район, где надежные, законопослушные представители нижней прослойки среднего класса живут в собственных домах, испытывая чувство гордости за безукоризненно чистые кружевные шторы и ухоженные лужайки, каждая из которых личная победа хозяев над тусклой повседневностью. Но теперь этот район сносился, он утопал в удушливых облаках коричневато-желтой пыли, он был обречен. Работы по расширению дороги неумолимо продвигались вперед, и на старом месте осталось лишь несколько домов. Даже протестные объявления на досках, отделявших пустые участки от новой дороги, стали со временем выцветать. Скоро здесь будет лишь гудронированное покрытие да неумолкаемый шум и скрежет потока автомобилей, мчащихся к западу от Лондона. Через некоторое время никто и не вспомнит, что было раньше на этом месте. Миссис Скалли уедет одна из последних. Останутся только хрупкие воспоминания. Она принесла с собой на свидетельскую трибуну почти уничтоженное прошлое, неопределенное будущее, респектабельность и честность. Слабые средства защиты для противостояния одному из лучших специалистов по перекрестному допросу.
Венис видела, что свидетельница не купила новое пальто для выступления в суде. Новое пальто – слишком большая роскошь, только очень холодная зима или ветхость старой одежды могут оправдать такую покупку. Однако для появления на людях была куплена светло-синяя фетровая шляпка с маленькими полями и большим белым цветком, которая смотрелась несколько фривольно на фоне добротного твида.
Миссис Скалли волновалась, принося присягу, ее голос был еле слышен. Во время дачи показаний судье пришлось дважды наклоняться вперед и вежливо просить старческим голосом говорить свидетельницу громче. Со временем она, однако, обрела некоторую уверенность. Руфус старался помочь ей тем, что иногда повторял вопрос, но Венис показалось, что это больше сбивало свидетельницу, чем помогало. Она также подумала, что миссис Скалли не должен нравиться его слишком громкий и уверенный голос представителя высшего класса и привычка произносить замечания по ходу дела куда-то в воздух над головами присяжных. Удачнее всего Руфус справлялся с недружелюбно настроенными свидетелями. Старая, трогательная, глуховатая миссис Скалли пробуждала в нем задиру. Но она была хорошим свидетелем, отвечала просто и убедительно.
В семь часов она поужинала, а затем смотрела ви-деофильм «Звуки музыки» вместе с подругой миссис Пирс, живущей в пяти домах от нее. У нее самой нет видеомагнитофона, но подруга раз в неделю берет напрокат кассету и обычно приглашает ее в этот вечер, чтобы посмотреть фильм вместе. Она, как правило, не выходит по вечерам из дома, но миссис Пирс живет так близко, что пройти небольшое расстояние по освещенной дороге не так уж и страшно. В точности названного времени она уверена. Когда фильм закончился, подруги отметили, что он шел намного больше, чем они ожидали. Часы на камине показывали десять минут двенадцатого, и она посмотрела и на собственные часы, удивившись, что время пролетело так быстро. Гарри Эша она знает с того времени, как он поселился у своей тети. У нее нет никаких сомнений в том, что именно он вышел из дома номер 397. Молодой человек быстро прошел по садовой дорожке и, выйдя на улицу, свернул налево, тем самым удаляясь от нее. Миссис Скалли удивило, что он так поздно покинул дом, и она некоторое время стояла и смотрела ему вслед, пока молодой человек не скрылся из виду. Только потом она вошла в свой дом под номером 396. Нет, она не помнит, горел ли свет в соседнем доме. Впрочем, ей кажется, что там было темно.