Энн пошла выполнить указание. Затем она повернулась к Марилле и посмотрела на неё умоляющими глазами.
– Хорошо, – сказала Марилла, не в состоянии найти повод, чтобы отложить объяснение. – Я полагаю, что могу сказать тебе. Мы с Мэтью решили оставить тебя. Конечно, если ты будешь хорошей маленькой девочкой и покажешь свою благодарность. Что случилось, дитя?
– Я плачу, – сказала Энн удивлённо. – Я не могу понять, почему– ведь я так рада, что невозможно передать. Ах, рада, кажется, не совсем правильное слово. Я была рада, когда видела Белую Дорогу Восхищения и цветущие вишни. Но это больше, чем радость. Я так счастлива! Я постараюсь быть очень хорошей. Это будет тяжёлая работа, я думаю, потому что миссис Томас часто говорила мне, что я испорченный ребёнок. Тем не менее, я сделаю все, что смогу. Но вы можете сказать мне, почему я плачу?
– Я полагаю, это потому, что ты взволнована и взбудоражена, сказала Марилла неодобрительно. – Сядь на этот стул и попытайся успокоиться. Боюсь, ты слишком легко переходишь от слёз к смеху. Да, ты можешь остаться здесь, и мы постараемся записать тебя в школу. Но осталось только две недели до каникул, так что пойдёшь в школу в сентябре.
– Как мне вас называть? – спросила Энн. – Должна ли я всегда обращаться к вам «мисс Касберт»? Или я могу звать вас тетя Марилла?
– Нет. Называй просто Марилла. Я не привыкла к тому, что меня называют мисс Касберт, и это меня раздражает.
– Это звучит ужасно непочтительно – просто называть вас Мариллой, – запротестовала Энн.
– Я думаю, тут нет ничего непочтительного, если ты будешь говорить с уважением. Все в Эйвонли, от мала до велика, называют меня Мариллой, кроме священника. Он говорит «мисс Касберт» – когда вспоминает об этом.
– Я хотела бы называть вас тетя Марилла, – сказала Энн уныло. – У меня никогда не было тети или других родственников, даже бабушки. Я бы чувствовала себя, как будто я действительно принадлежу вам. Так я могу называть вас тетя Марилла?
– Нет, я тебе не тетя, и я не считаю правильным называть людей теми, кем они не являются.
– Но я могла бы себе представить, что вы моя тетя.
– А я не могу, – сказала Марилла мрачно.
– Вы никогда не представляете себе вещи не такими, какие они есть на самом деле? – спросила Энн с широко раскрытыми глазами.
– Нет.
– Ох! – Энн глубоко вздохнула. – О, мисс Марилла, сколько вы теряете!
– Я не верю в то, что вещи, могут отличаться от того, чем они являются на самом деле, – возразила Марилла. – Когда Господь создал нас в определенных обстоятельствах, то не для того, чтобы мы их представляли другими. Это мне кое-что напомнило… Пойди в гостиную, Энн. Убедись, что твои ноги чистые и не напусти мух, и принеси мне открытку, которая находится на каминной полке. Там напечатана Молитва «Отче Наш», и ты посвятишь свое свободное время вечером тому, чтобы выучить её наизусть. Ты не должна больше так молиться, как вчера вечером.
– Я предполагаю, что это была очень неуклюжая молитва, – сказала Энн виновато, – но, видите ли, у меня не было никакой практики. Нельзя ожидать, что человек будет хорошо молиться с первой попытки, правда? Я придумала великолепную молитву после того, как легла спать, как и обещала вам. Она была почти такая же длинная, как и у священника – и очень поэтичная. Но можете ли поверить? Я не могла вспомнить ни единого слова, когда проснулась сегодня утром. И я боюсь, что никогда не смогу придумать что-то подобное. Так или иначе, когда придумываешь что-то во второй раз, никогда не получается так хорошо, как в первый. Вы когда-нибудь замечали это?
– Есть кое– что на заметку для тебя, Энн. Когда я говорю тебе что-то сделать, ты должна меня слушаться сразу же, а не затевать спор. Просто идешь, и делаешь то, что я тебя прошу.
– Энн быстро отправилась в гостиную, но не вернулась обратно. После десяти минут ожидания Марилла отложила вязание и пошла за ней с мрачным выражением лица. Она нашла Энн, стоящую неподвижно перед картиной, которая висела на стене между двумя окнами. Она сцепила руки за спиной, лицо было запрокинуто вверх, а глаза мечтательно сияли. Белый и зеленоватый свет, проникавший в комнату через ветки яблонь и побеги лозы, освещал маленькую фигурку неземным сиянием.
– Энн, о чём ты думаешь? – требовательно спросила Марилла.
Энн вернулась с небес на землю.
– Об этом, – сказала она, указывая на картину – довольно удачную репродукцию под названием «Христос Благословляет маленьких детей» – я просто представила, что я одна из них, что я маленькая девочка в голубом платье, стоящая одиноко в углу, как будто она никому не принадлежит – совсем как я. Она выглядит беззащитно и грустно, правда? Я думаю, что у неё нет родителей. Но она хотела бы тоже получить благословение, поэтому она просто стала в уголке, надеясь, что никто не заметит ее. Но Он, наверное, заметил её. Я уверена, что знаю, как она себя чувствовала – ее сердце, должно быть, учащённо билось, а руки похолодели, как у меня, когда я спросила вас, могу ли я остаться. Она боялась, что Он может и не заметить ее. Но Он всё-таки заметил, как вы думаете? Я пыталась все это представить себе – как она подходила всё ближе и ближе, пока не оказалась совсем близко к Нему! А затем Он посмотрел на нее и положил руку ей на голову и, о, какой радостный трепет охватил её! Но я хотела бы, чтобы художник не изображал его таким печальным. У него такое грустное лицо на всех картинах, если вы заметили. Но я не верю, что Он действительно выглядел так грустно, а то дети боялись бы Его.
– Энн, – сказала Марилла, удивляясь, почему она уже давно не остановила этот разговор, – ты не должна так говорить. Это неуважение – явное неуважение.
Энн удивленно округлила глаза.
– Почему вы так говорите? Я чувствовала только благоговение. Я не хотела быть непочтительной.
– Я верю тебе, но нельзя так фамильярно говорить о таких вещах. И еще одно, Энн, когда я посылаю тебя за чем– то, ты должна принести это сразу, а не предаваться мечтам перед картинами. Помни это. Возьми эту открытку и иди прямо на кухню. Теперь сядь в углу и учи молитву наизусть.
Энн прислонила открытку к кувшину, в котором стояли цветущие ветки яблони. Она принесла их раньше, чтобы украсить обеденный стол – Марилла уже посмотрела на это украшение косо, но ничего не сказала. Девочка подперла подбородок руками, и несколько минут молча изучала текст молитвы.
– Мне это нравится, – объявила она наконец. – Это красиво, я слышала её раньше. Я слышала, как однажды её читал директор Воскресной школы при детском доме. Но мне тогда не понравилось. У него был такой надтреснутый голос, и он молился так мрачно. И я уверена, что молитва была для него неприятным долгом… Это не поэзия, но она заставляет меня чувствовать себя так же, как при чтении стихов. «Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое». Это похоже на песню. О, я так рада, что вы велели мне это выучить, мисс Марилла.
– Хорошо, учи её и не разговаривай, – сказала Марилла коротко.