В понедельник вечером перед пикником Марилла вышла из своей комнаты с озабоченным лицом.
– Энн, – сказала она этой маленькой особе, которая лущила горох, сидя возле безупречного стола и пела «Нелли из Орешника» с энергией и выразительностью, которым её научила Диана, – ты не видела моей аметистовой брошки? Я думала, что приколола ее к моей подушечке для булавок, когда пришла домой из церкви вчера вечером, но не могу нигде найти её.
– Я… я видела её сегодня во второй половине дня, когда вы уходили на собрание в Общество помощи, – сказала Энн, немного помедлив. – Я проходила мимо вашей двери, когда я увидела её на подушечке и зашла посмотреть.
– Ты прикасалась к ней? – спросила Марилла строго.
– Да-а, – призналась Энн, я взяла её и приколола на грудь, чтобы посмотреть, как это будет выглядеть.
– Ты не имела никакого права делать это. Это очень неправильно – трогать чужие вещи. Ты не должна была заходить в мою комнату, во-первых, и ты не должна была трогать брошь, во-вторых. Где ты положила её?
– О, я положила её обратно на комод, я взяла её только на минуту. Честно, я не думала, что это плохо, зайти в комнату и примерить брошь, но теперь вижу, что это было неправильно, и никогда не сделаю так больше. Это моё хорошее качество. Я никогда не повторяю своих ошибок.
– Ты не положила её обратно, – сказала Марилла. – Брошки на комоде нет. Ты что-то с ней сделала, Энн.
– Я положила её обратно, – сказала Энн быстро, даже слишком, как подумала Марилла – Я просто не помню, приколола её на подушечку или положила на поднос. Но я совершенно уверена, что положила её обратно.
– Я пойду и еще раз посмотрю, – сказала Марилла, стремясь быть справедливой. – Если ты положила эту брошь обратно – значит, она лежит там. Если её там нет, значит, ты этого не сделала, вот и все!
Марилла пошла в свою комнату и начала искать, не только на комоде, но и в других местах, где, как она думала, брошь может быть. Но брошка не была найдена, и она вернулась на кухню.
– Энн, брошь пропала. По твоему собственному признанию ты была последним человеком, который её видел. Теперь скажи, что ты сделала с ней? Скажи мне правду сразу. Ты взяла её и потеряла?
– Нет, я не брала её, – сказала Энн торжественно, смело встретив сердитый взгляд Мариллы. – Я никуда не уносила брошь из вашей комнаты, и это правда, даже если мне придётся пойти за это на эшафот. Хотя я не очень уверена, что такое эшафот. Вот и всё, Марилла.
Энн сказала «вот и всё» лишь с целью подчеркнуть своё утверждение, но Марилла восприняла это как проявление неповиновения.
– Я думаю, что ты говоришь мне неправду, Энн, – резко сказала она. – Я знаю, это так. Больше не говори ничего, если ты не готова рассказать всю правду. Иди в свою комнату и оставайся там до тех пор, пока не будешь готова признаться.
– Мне нужно брать с собой горох? – спросила Энн покорно.
– Нет, я закончу лущить его сама. Делай, как я сказала.
Когда Энн ушла, Марилла занялась своими вечерними делами в полном смятении. Она беспокоилась о своей драгоценной брошке. Что делать, если Энн потеряла её? И как это плохо, что девочка отказывается признать, что взяла её, когда очевидно, что это её рук дело. Да ещё с таким невинным лицом!
– Я не знаю, что было бы лучше, – думала Марилла, нервно луща горох. – Конечно, я не думаю, что она действительно хотела украсть её или что-то в этом роде. Она просто взяла её, чтобы поиграть или помечтать. Но, конечно, это сделала она, это очевидно, потому что не было ни души в этой комнате, кроме неё, как она сама сказала, пока я не вошла туда сегодня вечером. И брошь пропала, это точно. Я полагаю, что она потеряла её и боится, что она будет наказана. Это ужасно, что она обманывает. Это гораздо хуже, чем ее вспыльчивость. Это пугающая ответственность – иметь ребенка в своём доме, которому ты не можешь доверять. Хитрость и ложь – вот что она показала. И от этого я чувствую себя хуже, чем от потери броши. Если бы она только сказала правду, я бы не огорчалась так сильно.
Марилла заходила в свою комнату несколько раз за вечер и искала брошь, но не нашла её. Перед сном она зашла ещё в комнату на крыше, но это не дало результата. Энн упорно отрицала, что брала брошь, но Марилла только сильнее убеждалась, что это сделала она.
Она рассказала Мэтью об этом на следующее утро. Мэтью был растерян и в недоумении; он не мог так быстро поверить в вину Энн, но он должен был признать, что обстоятельства были против нее.
– Ты уверена, что она не упала за комод? – это было единственное предположение, которое он мог сделать.
– Я передвинула комод и вынула ящики из него, а также посмотрела в каждую щель, – твёрдо ответила Марилла. – Брошь пропала, и ребенок взял её и лгал об этом. Это горькая правда, Мэтью Касберт, и мы должны посмотреть ей в лицо.
– Ну, и что ты собираешься делать с этим? – спросил Мэтью потерянно, чувствуя тайное облегчение, что Марилла, а не он, должна решить эту проблему. Он не чувствовал ни малейшего желания вмешиваться в это дело.
– Она останется в своей комнате, пока не признается, – сказала Марилла мрачно, вспомнив успех этого метода в первом случае. – Тогда мы посмотрим, возможно, мы сможем найти брошь, если она только скажет, куда она её дела. Но в любом случае ей придется понести суровое наказание, Мэтью.
– Ну, это ты будешь её наказывать, – сказал Мэтью, и потянулся за шляпой. – Я не имею ничего общего с этим, помни. Ты предупреждала меня, чтобы я не вмешивался.
Марилла чувствовала себя покинутой. Она не могла даже пойти к миссис Линд за советом. Она снова пошла в комнату на крыше с очень серьезным лицом и вышла из неё ещё более серьезной. Энн упорно отказывался признаться. Она настойчиво утверждала, что не брала брошь. Ребенок, очевидно, плакал, и Марилла почувствовала приступ жалости, который она сурово в себе подавила. К вечеру она была, по её словам, «совершенно без сил».
– Ты останешься в этой комнате, пока не признаешься, Энн. Ты должна подумать об этом, – сказала она твердо.
– Но пикник завтра, Марилла, – воскликнула Энн. – Вы ведь отпустите меня на пикник, правда? Вы позволите мне отлучиться на день, не так ли? Потом я останусь здесь с радостью, сколько пожелаете. Но я должна пойти на пикник.
– Ты не пойдёшь на пикник, или куда-нибудь еще, пока не признаешься, Энн.
– О, Марилла, – выдохнула Энн.
Но Марилла вышла и закрыла дверь.
В среду утром была отличная погода, как будто специально на заказ для пикника. Птицы пели вокруг Зеленых крыш; белые лилии в саду испускали аромат, который влетал с невидимым ветерком во все двери и окна, и бродил по коридорам и комнатам, как дух благословения. Березы в долине радостно качали ветвями, как будто отвечая обычному утреннему приветствию Энн из комнаты на крыше. Но Энн не было у окна. Когда Марилла принесла ей завтрак, она увидела Энн, сидящую с суровым видом на своей кровати, бледную и решительную, с плотно сжатыми губами, и сверкающими глазами.