И тут спутница Мэтью перестала говорить, отчасти потому, что она запыхалась и отчасти потому, что они пришли к кабриолету. Ни слова она не сказала, пока они не покинули деревню и не поехали вниз по крутому небольшому холму. Дорога тут врезалась так глубоко в мягкий грунт, что края её, с бахромой из цветущих веток диких вишен и тонких белых берез, поднимались на несколько футов над их головами.
Девочка протянула руку и отломила ветку дикой сливы, которая задела кабриолет.
– Разве это не прекрасно? На что похоже это дерево, наклонившееся над дорогой, все в белых кружевах, как вы думаете? – спросила она.
– Ну, я не знаю, – сказал Мэтью.
– Конечно же, на невесту… Невесту, всю в белом, с прекрасной кружевной вуалью. Я никогда не видела невест, но я могу себе представить, как она будет выглядеть. Я такая некрасивая, что никто никогда не захочет жениться на мне, разве что иностранный миссионер. Я думаю, иностранные миссионеры не очень переборчивы. Но я надеюсь, что когда-нибудь у меня будет белое платье. Это моё самое заветное желание. Я просто очень люблю красивую одежду. И у меня никогда не было красивого платья, насколько я помню, но зато есть, о чем мечтать, правда? Я могу себе представить, что одета великолепно. Сегодня утром, когда я вышла из детского дома, мне было так стыдно, потому что я была одета в это ужасное старое платье из полушерстяной ткани. Понимаете, все сироты должны были носить такие платья. Один купец из Хоуптона прошлой зимой пожертвовал триста ярдов полушерстяной ткани для приюта. Некоторые люди говорили, что это потому, что он не мог продать её, но я скорее поверю, что это было из милосердия, как вы думаете? Когда мы сели в поезд, я чувствовала, как будто все жалеют меня, когда смотрят в мою сторону. Но я просто представила себе, что я одета в самое красивое голубое шелковое платье, потому что, если уж представлять, то что-то стоящее, и большую шляпу с цветами и перьями, и золотые часы, и лайковые перчатки, и сапоги. Я сразу повеселела, и вовсю наслаждалась моей поездкой на остров. У меня даже не было морской болезни на пароходе. И у миссис Спенсер тоже, хотя обычно ей плохо. Она сказала, что у неё не было времени болеть, т. к. она наблюдала, чтобы я не упала за борт. Она сказала, что никогда не видела такого беспокойного ребёнка, как я. Но если это защитило ее от морской болезни, то это же хорошо, что я такая беспокойная, правда? И я хотела увидеть все, что только возможно на этом пароходе, потому что я не знаю, будет ли у меня еще такая возможность. О, сколько тут вишневых деревьев в цвету! Этот Остров весь такой цветущий. Я уже люблю его, и я так рада, что я буду жить здесь. Я и раньше слышала, что остров Принца Эдуарда самое прекрасное место в мире, и я представляла себе, что я живу здесь, но я никогда не ожидала, что на самом деле приеду сюда. Это восхитительно, когда ваши мечты сбываются, правда? Но эти красные дороги такие смешные. Когда мы сели на поезд в Шарлоттауне и стали проезжать красные дороги – я спросила миссис Спенсер, почему они красные, и она сказала, что не знает, и чтобы я, ради Бога, не задавала ей больше никаких вопросов. Она сказала, что я, должно быть, задала ей уже тысячу вопросов. Я думаю, она права, но как же узнать о разных вещах, если не задавать вопросы? А почему эти дороги красные?
– Ну, я не знаю, – ответил Мэтью.
– Что ж, это ещё одна из вещей, которые мне нужно узнать. Разве это не прекрасно, что существуют так много вещей, о которых можно узнать что-то новое? Вот почему я чувствую радость от жизни – ведь вокруг такой интересный мир. Было б и вполовину не так интересно, если б мы знали все обо всем, правда? Тогда не было бы никакой возможности для воображения, не так ли? Но я, наверное, слишком много говорю? Мне всегда делают замечание, что я слишком болтлива. Может, вы хотите, чтобы я помолчала? Если что – вы говорите, и я не буду болтать. Я могу помолчать, хотя это трудно.
Мэтью, к его собственному удивлению, получал удовольствие от её щебетанья. Как большинство тихих людей, он любил болтунов, если они были готовы говорить и не ожидали от него ответа. Но он никак не думал, что будет наслаждаться обществом маленькой девочки. Женщины были не очень приятны в общении, но девочки были ещё хуже. Он терпеть не мог, как они пробирались бочком мимо него, с робкими взглядами, как будто ожидали, что он проглотит их, если они отважатся сказать хоть слово. Это была обычная манера поведения хорошо воспитанной девочки из Эйвонли. Но эта веснушчатая колдунья была совсем другая, и, хотя ему было довольно трудно – с его медлительностью – успевать за её мыслями, он подумал, что ему «кажется, нравится её болтовня». Поэтому он сказал, как обычно, застенчиво:
– О, ты можешь говорить сколько хочешь. Я не возражаю.
– Ой, я так рада. Я знаю, что мы с вами подружимся. Это такое облегчение, говорить, когда хочется, и чтобы никто не указывал, что дети должны молчать. Мне это говорили миллион раз. И люди смеются надо мной, потому что я использую напыщенные слова. Но если у вас есть возвышенные идеи, то вы должны использовать особые слова, чтобы выразить их, не так ли?
– Ну, это представляется разумным, – сказал Мэтью.
– Миссис Спенсер сказала, что на мой язык должен быть подвешен замок. Но так не получится. Мой язык закреплен только на одном конце. Миссис Спенсер сказала, что ваш дом назвали Зелёные крыши. Я её спрашивала об этом. Она сказала, что вокруг дома растёт много деревьев. Я очень обрадовалась. Я ведь так люблю деревья. А их вообще не было вокруг детского дома, только несколько бедных маленьких кустиков перед входом, за белым заборчиком. Они сами выглядели, как сиротки, эти бедные растения. Мне хотелось плакать, когда я смотрела на них. Я говорила им: «О, мои бедные! Если бы вы росли в большом– пребольшом лесу с другими деревьями рядом, а пушистый мох и колокольчики росли у ваших корней, и мимо протекал ручеёк, и птички пели в ваших ветвях, то вы бы разрослись, правда? Но вы не можете расти там, где находитесь. Я знаю, что вы чувствуете, маленькие мои». Мне было жаль покидать их сегодня утром. Люди привязываются к таким вещам, не так ли? А рядом с Зелеными крышами есть ручей? Я забыла спросить миссис Спенсер об этом.
– Да, есть, сразу за домом.
– Замечательно! Я всегда мечтала жить рядом с ручьем. Но никогда не думала, что моя мечта сбудется. Мечты не часто сбываются, правда? Но было бы неплохо, если бы они сбывались? Но сейчас я чувствую себя почти счастливой. Правда, я не могу чувствовать себя совсем счастливой, потому что – ну, вот какого цвета это, как вы думаете?
Она перекинула одну из ее длинных блестящих кос через худое плечо и показала Мэтью. Мэтью не привык определять оттенки дамских локонов, но в этом случае не могло быть сомнений.
– Это рыжий, не так ли? – сказал он.
Девочка опустила косу со вздохом, который, казалось, исходил из самой глубины её сердца и выражал всю мировую скорбь.
– Да, это рыжий, – сказала она безропотно. – Теперь вы понимаете, почему я не могу быть совершенно счастлива? И никто не смог бы, у кого есть рыжие волосы. Я не возражаю против других вещей – веснушек, зеленых глаз, и того, что я такая худая. Я могу представить, что их нет, что у меня цвет лица, как лепестки розы, а глаза, как фиолетовые звёзды. Но я не могу себе представить, что у меня волосы другого цвета. Я пытаюсь. Я думаю про себя: «Теперь мои волосы черные, как вороное крыло». Но все это время я знаю, что они просто рыжие и это разбивает мое сердце. Это мой пожизненный крест. Я однажды читала в романе о девушке, которая всю жизнь страдала, но не от рыжих волос. Ее волосы были, как чистое золото на алебастровом лбу. Что такое алебастровый лоб? Я никогда не могла понять. Вы можете мне объяснить?