– Если вы собираетесь стать женой священника, – строго заметила тетушка Джеймсина, забирая Джозефа и вязание и возвращаясь к своим «делам насущным», с грацией, достойной королевы домохозяек, – то в вашем лексиконе не должно быть такого… э… слэнга, как, скажем, «пахать».
– Но почему? – простонала Фил. – Разве жена священника должна говорить только на языке… доктрины? Я лично не собираюсь. Все на Паттерсон-стрит употребляют слэнг, как язык метафор и если я не буду этого делать, – они, чего доброго, решат, что я – зазнайка и не примут меня в свой круг!
– А со своими вы уже говорили? – спросила Присцилла, скармливая кошке Саре кусочки своего ланча из корзины.
Фил кивнула.
– Ну и как они к этому отнеслись?
– О, мама стояла намертво. Но теперь мое слово – тверже алмаза. Не то, что раньше, когда я, Филиппа Гордон, умирала от нерешительности! Отец воспринял это известие куда спокойнее. Мой дедушка, оказывается, тоже был пастором. Так что папа питает слабость к духовенству… Ну, а после того, как я привезла Джо в Маунт Холл, матушка успокоилась. Мне кажется, мои предки его возлюбили… Вот только мама, почти в каждом разговоре, делала ему совершенно безобразные намеки на предмет того, о каком будущем для своей дочери она мечтает… Да, девочки, во время этих каникул путь мой далеко не всегда был усыпан розами! Но… я победила! Теперь Джо – мой, а все остальное мне глубоко безразлично!
– Вам-то – да! – мрачно изрекла тетя Джимси.
– И Джо – тоже! – возразила Фил. – Вы все жалеете его. Но, собственно говоря, почему? Думаю, ему можно завидовать! Во мне он получает сразу и красоту, и золотое сердце, и незаурядный ум…
– Хорошо, что мы знаем, как относиться к таким вашим речам, Фил, – терпеливо заметила тетушка Джеймсина. – Надеюсь, вы не разговариваете подобным образом с посторонними? Они ведь могут вас просто не понять…
– Да какое мне дело до того, что они могут подумать? Я такая, какая я есть, и если люди меня осуждают – это их трудности. Если бы я прислушивалась к каждому мнению, – жизнь стала бы невыносимой. Думаю, что Бернс немного покривил душой в той своей молитве!..
– Прости, Господи, если б мы отважились заглянуть к себе в душу, то поняли бы, что часто в молитвах просим того, в чем не так уж и нуждаемся, – откровенно сказала тетя Джеймсина. – А разве такие молитвы могут быть услышаны? Помнится, однажды я молила Бога даровать мне силы, чтобы простить одну даму… Но теперь я понимаю, что тогда вовсе не хотела ее прощать. И когда мне этого действительно захотелось, – я легко ее простила.
– Неужели вы способны долго на кого-нибудь дуться, тетя Джимси? – спросила Стелла, улыбаясь.
– О, было дело! Но с годами теряешь «вкус» к обидам.
– Это очень напоминает мне одну историю, – задумчиво произнесла Энни и поведала им то, что случилось с Джоном и Дженет.
– А теперь опишите нам ту «романтическую» сцену, о которой вы упомянули в одном из своих писем! – потребовала Фил.
Энни вдохновенно исполнила роль Сэмюеля. Девушки покатились со смеху, а тетя Джеймсина улыбнулась немного натянуто.
– Смеяться над «женихами», которым вы отказали, – дурной тон! – заметила она строго, а потом добавила: – Правда, я и сама этим всегда грешила!
– Расскажите нам о вашем романе, тетушка Джимси! – попросила Фил. – Впрочем, у вас, конечно, было их множество!
– Думаете, все в прошлом? – лукаво спросила пожилая леди. – У меня и сейчас они есть! Дома, например, три старых вдовца добиваются моей благосклонности. Вы, дети, вообразили себе, что только вы одни играете в эти игры?!
– Слова «вдовцы» и «благосклонность» что-то звучат не слишком романтично, тетушка!
– Конечно, нет! Но ведь и молодые не всегда полны романтики! По крайней мере, среди моих старых поклонников попадались одиозные личности. Я жестоко их высмеивала, этих бедолаг! Среди них был один такой, «мечтатель», по имени Джим Эльвуд. Никогда толком не знал, что вокруг происходит. До него дошло только через год, что я ему отказала! Он благополучно женился на другой. Однажды, когда они вместе ехали из церкви, его жена вывалилась из саней, а он и не заметил. А еще я помню одного, которого звали Дэн Уинстон. Этот слишком много знал. Ему было известно абсолютно все обо всем в этом мире и даже будущее! Он, не задумываясь, дал бы вам ответ на любой вопрос. Если б вы спросили его, когда наступит День Страшного Суда, он и тогда ответил бы, – и глазом не моргнул. Вот кто мне нравился, так это Милтон Эдвардс. Но замуж за него я не вышла. Почему? По двум причинам. Во-первых, шутки до него доходили, как до жирафа, а во-вторых, он никогда не просил меня стать его женой! Ну, самый интересный «жених» мой был некто по имени Горацио Рив. Но этот любил сочинять! Когда он рассказывал какую-нибудь историю, он добавлял такие подробности, что трудно было отличить правду ото лжи. Я не знала, то ли он беспардонно врет, то ли у него просто воображение разыгралось…»
– Ну а другие, тетя Джимси?
– Подите и распакуйте чемоданы, – строго сказала та, принимая по ошибке Джозефа за спицу и размахивая им в воздухе. – Остальные мои «женихи» были слишком хороши, чтобы над ними изголяться! Мне дорога память о них. Кстати, там коробка с цветами в вашей комнате, Энни! Час назад их принесли.
Через неделю после своего возвращение в Пэтти-Плейс девушки засели за зубрежку; они заканчивали свое обучение в Редмонде и надеялись, что их усилия будут вознаграждены. Энни посвятила себя занятиям английским языком, Присцилла – классической литературе, а Филиппа ушла с головой в математику. Иногда они чувствовали себя уставшими, временами – разочарованными, а порой им казалось, что игра не стоит свеч. Одним дождливым ноябрьским вечером Стелла в очередной раз усомнилась в том, что от всей этой зубрежки есть какой-то прок. Она отложила учебник и направилась в голубую комнатку.
Энни сидела на полу, в круге света, посреди измятых листов, сложенных в горку, наподобие снежной. Позади нее стояла лампа, которая освещала «поле битвы».
– Чем это вы тут занимаетесь?
– Да вот просматривала на досуге старые «сказки» – из тех, что мы писали еще в нашу бытность членами Клуба Сочинителей. Просто мне надо было перевести дыхание и взбодриться. А то я столько занималась, что начала видеть всякие «глюки». Вот я и поднялась сюда, чтобы достать эту макулатуру из чемодана. Эти истории слишком душещипательные и драматичные, чтобы можно было их воспринимать всерьез.
– Мне скучно и грустно, – сказала Прис, садясь на кушетку. – Нет, игра не стоит свеч! Все мои мысли кажутся мне допотопными. Они и раньше приходили мне в голову. Ну и в чем смысл нашего существования после этого?
– Детка, мы просто впали в депрессию после наших титанических усилий в процессе освоения наук… А еще нас доканывает эта погода. Вернее, непогода! Разве что Марку Тэпли не по чем этот ливень по ночам, после изнурительной зубрежки! А жить все-таки стоит!