– Ну как же красиво! – почти одновременно воскликнули трое из девушек, а Энни просто застыла, глядя на эту красоту в молчаливом восхищении.
– И как же это могло случиться, что в этом уголке оказался такой сад? – удивилась Присцилла.
– Это, должно быть, сад Хестер Грей, – сказала Диана. – Я слышала про него от матери, но вижу его впервые и даже не думала, что он до сих существует. А ты слышала эту историю, Энни?
– Нет, но имя мне кажется знакомым.
– А, ты его видела на кладбище. Она похоронена в том углу, где тополя. Помнишь там маленький бурый камень с открытой калиткой, выгравированной на нем, и надписью: «Памяти Хестер Грей, двадцати двух лет». А Джордан Грей похоронен рядом с ней, но никакого камня на его могиле нет. Странно, что Марилла никогда не рассказывала тебе об этом, Энни. Конечно, это случилось тридцать леи назад и никто об этом не помнит.
– Если тут есть что рассказать, расскажи, – сказала Энни. – Давайте присядем здесь, среди нарциссов, и Диана расскажет. Ой, девочки, сколько же их здесь! Такое впечатление, что сад залит сразу и лунным и солнечным светом. Полезное открытие мы с вами сделали. Надо же, шесть лет жить в миле от этого места и не знать! Рассказывай, Диана.
– Когда-то давно, – начала свой рассказ Диана, – эта ферма принадлежала старому мистеру Дэвиду Грею. Они жил не здесь, там, где живет теперь Сайлес Слоун. У него был один сын, Джордан. Джордан поехал как-то зимой в Бостон, на заработки, и там влюбился в девушку по имени Хестер Мари. Девушка работала в магазине и терпеть не могла эту работу. Выросла она в деревне, и ей очень хотелось вернуться в деревню. Когда Джордан сделал ей предложение, она сказала, что согласна, если он заберет ее куда-нибудь в тихое место, где не будет ничего кроме полей и деревьев. Вот он и привез ее в Эвонли. миссис Линд говорила, что он здорово рисковал, женившись на янки. Точно известно, что Хестер была хрупкой женщиной и неважной хозяйкой. Мама говорит, что она была очень милой и красивой, и Джордан боготворил ее, готов был целовать ее следы. Ну и мистер Грей отдал Джордану эту ферму, Джордан построил маленький домик на краю фермы, и они с Хестер прожили в нем четыре года. Она сама не любила ходить по гостям и к ней тоже вряд ли кто ходил кроме мамы и миссис Линд. Джордан создал для нее этот сад, и она была без ума от сада и проводила в нем почти все свое время. Хозяйка, как я сказала, она была не особая, но вот цветы были ее страстью. Потом она заболела. Мама говорит, она приехала сюда уже с чахоткой. Она никогда не болела так, чтобы лежать в кровати, но все слабела и слабела. Джордан не приглашал никогда ухаживать за ней, он сам все делал. Мама говорит, он был нежным и мягким, как женщина. Каждый день он закутывал ее в шаль, выносил в сад и клал на скамейку, и она была счастлива лежать в своем любимом саду. Говорят, она просила Джордана каждый вечер вставать рядом с ней на колени и молиться за то, чтобы она могла умереть в своем саду, когда настанет время. И Бог услышал ее молитвы. В один из дней Джордан вынес ее в сад, положил на скамью, собрал все розы в саду и осыпал ее ими. Она улыбалась ему… а потом закрыла глаза… и всё, тихо закончила Диана.
– Ой, какая трогательная история, – вздохнула Энни, вытирая слезы.
– А что стало с Джорданом? – спросила Присцилла.
– После смерти Хестер он продал ферму и уехал снова в Бостон. Ферму купил мистер Джабес Слоун, дом он оттащил к дороге. Джордан умер лет через десять после смерти Хестер, его привезли домой и похоронили рядом с Хестер.
– Не могу понять, как это она могла захотеть жить здесь, вдали от всего, – произнесла Джейн.
– О, это я легко могу понять, – задумчиво промолвила Энни. – Я лично не хотела бы жить так постоянно, хотя я люблю поля и леса. Но я люблю и людей. Но Хестер я могу понять. Она была до смерти измучена шумом большого города, толпами людей, снующих туда и сюда и не замечающих ее. И ей просто захотелось убежать от этого всего в тихое, зеленое, ласковое место, где бы она могла отдохнуть. И она получила то, чего хотела. Немногие люди хотят такого, я думаю. Она провела здесь четыре прекрасных года, прежде чем умереть. Четыре года настоящего счастья. Так что, я считаю, ей нужно скорее завидовать, чем жалеть ее. Потом, закрыть глаза и заснуть среди роз, рядом с человеком, которого любила больше всего на свете, и видя над собой его улыбку о, как же это красиво, подумайте!
– Вон те вишни это она сама высаживала, – поведала Диана. – Она говорила маме, что ей не успеть попробовать их плодов, но ей хочется верить, что что-то из посаженного ею будет жить и поможет сделать мир прекраснее и после ее смерти.
– Я так рада, что мы пошли этой дорогой, – сказала Энни, вся сияя. – Этот день рождения, вы знаете, так сказать, «неродной», и этот сад и рассказ о нем подарок, который он мне сделал. А мама не говорила тебе, Диана, как Хестер Грей выглядела?
– Нет… Только то, что она была хорошенькой.
– Я очень рада этому, потому что могу свободно представлять, какой она была, не стесняя себя реальными данными. Я думаю, она была очень худенькой и маленькой, с мягкими вьющимися черными волосами и большими, красивыми, спокойными глазами, с маленьким, задумчивым, бледным лицом.
Девушки оставили корзинки в саду Хестер и остатки дня бродили по лесам и полям вокруг него, найдя много милых тропинок и уголков. Проголодавшись, они пообедали в самом красивом месте на крутом берегу бурлящего ручья, среди пушистой травы и белых берез. Девушки отдали должное лакомствам Энни, и даже непоэтичные бутерброды заслужили высокую оценку настолько разгулялся на свежем воздухе и от пройденного пути аппетит. Энни прихватила с собой стаканы и лимонад для гостей, а сама пила воду из ручья чашкой, которую наскоро смастерила из бересты. Чашка протекала, вода имела привкус земли, как это бывает по весне, но Энни считала, что к этому случаю вода из ручья больше походит, чем лимонад.
– Посмотрите, это же поэма! – вдруг сказала Энни, указывая куда-то рукой.
– Что? Где? – Джейн и Диана посмотрели в направлении, указанном Энни, ожидая по меньшей мере увидеть рунические письмена на бересте.
– Вон там, по ручью… Бревно, зеленое такое, замшелое, и вода через него переливается, да так ровно, будто причесанная, и единственный косой луч солнца на воде… Действительно поэма, красивее не видела.
– Я скорее назвала бы это картиной, – сказала Джейн. – Поэма это все-таки строки и строфы.
– Нет, моя дорогая. – Энни покачала головой, украшенной венком из диких вишен. Строки и строфы это только внешнее оформление поэмы, они настолько же сама поэма, как твои оборки и кружева ты, Джейн. Настоящая поэма это душа, заключенная в ней, и вот этот кусочек природы это душа ненаписанной поэмы. Не каждый день дано видеть душу даже поэмы.
– Интересно, а на что похожа душа человека? – мечтательно произнесла Присцилла.
– Что-то вроде этого, я думаю, ответила Энни, показывая на солнечный свет, пробивающийся сквозь березовую листву. Только имеет форму. Мне нравится представлять, что души состоят из света. И некоторые имеют розовые пятна и подрагивают, дорогие отсвечивают мягким блеском, словно лунный свет на море, а третьи бледные и прозрачные, как туман на заре.