Павлов объехал это великолепие справа, припарковался у служебного входа и тут же схватился за мобильник. Выскочил из машины, отбежал в сторонку, глянул на Егора, на Юрку, что выполз последним, перекинул трубку к другому уху, потом отбился, побежал обратно.
– Егор, – он даже запыхался по дороге, – тут такое дело… У меня дачу вскрыли, сторож звонил, я метнусь туда-обратно и сразу назад…
– Помочь? – осведомился Егор: дело показалось ему серьезным. У фээсбэшника, пусть даже отставника, дачу вскрыть – это ж надо вовсе мозга не иметь, даже спинного. Не иначе, кто-то залетный постарался, местные бы не рискнули.
– Сам справлюсь. Вы тут пока без меня.
Он хлопнул Юрку по плечу, и у того аж коленки подкосились, он даже ростом ниже стал. Глянул на отца совершенно затравленным взглядом, на Егора, и тому показалось, что Юрка сейчас грохнется в обморок. Мелькнула мысль сейчас же затащить его в их собственный ресторанчик неподалеку, в кабинет за стенкой общего зала, и не выпускать, пока «финик» не расколется. Но было одно неотложное дело: главбух ждала директора третий день, умоляла, чуть не плакала – куча документов ждала подписи, и в этой куче сверху лежали налоговые декларации и неотложные счета. Егор решил, что быстро разберется с этим делом, и тогда Юрке живым не уйти.
Павлов уже уселся в свою белую «Ауди», что стояла в тенечке под навесом, завелся и сдал назад. Егор распахнул дверь, пропустил Юрку вперед, и тот потащился к лестнице на второй этаж. Топал, сжавшись, точно ждал удара в спину, Егор шел за ним, и тут грохнуло так, что вылетело стекло на площадке второго этажа, стены качнулись, с потолка посыпалась пыль и какая-то труха. Завыли сигнализации припаркованных машин, Юрку мотнуло к стенке, Егор кинулся к нему, потом на полпути развернулся, побежал обратно. Вылетел на крыльцо и сам еле удержался на ногах: павловская «Ауди» горела ярким пламенем, огонь гудел, охватив ее со всех сторон, у стены валялась погнутая вырванная дверца, машина села на брюхо, и тут рвануло еще раз: это был бензобак.
Бежавшие к машине сотрудники кинулись обратно, погнутая крыша «Ауди» взлетела до второго этажа и грохнулась неподалеку, огонь ревел, и погасить его не было никакой возможности. Егор вжался в стенку и полжизни был готов отдать, чтобы все закончилось, чтоб отпустило враз накрывшее удушливое дежавю: Егор уже видел это и помнил все до последней секунды, хоть и прошло двадцать с лишним лет с того дождливого дня, хоть и старался забыть, даже психологу платил, но толку не было. Боль с годами притупилась, улеглась, изредка напоминала о себе, а сейчас вцепилась клыками в сердце, как Дуська в свежую кость, рвала в клочья, до крови. Тогда отец, а сейчас Павлов, человек, что был с Егором всю жизнь, был частью его души, а теперь его не стало.
И было кое-что еще, тоже знакомое, будто в те времена вернулся – звонок. Отцу тоже тогда позвонил охранник, наплел, что вскрыта оружейка. Тогда оружейка, а теперь дача, и Павлов тоже повелся, значит, звонил кто-то из своих, значит…
Справа мелькнула быстрая тень, но Егор успел первым – поставил Юрке подножку, перехватил его, кинул к стенке. Юрка не орал, не плакал, он даже не замечал Егора, а смотрел туда, на догоравшую «Ауди», где все еще был его отец. Просто смотрел, а потом потерял сознание, пополз по стенке вниз. Егор держал его, жутко тяжелого, точно покойника, и все оглядывался по сторонам, видел, как в тумане, окружавших машину людей, сотрудников офиса, глядящих из окон, видел вмятину на стене – туда врезался осколок металла. И не выдержал, отпустил Юрку и сам сел рядом и равнодушно, точно сквозь сетку, смотрел на подъехавшую пожарную машину, а потом и на полицейский «уазик», подкативший к «Разборке» еще через пару минут.
– Растяжка, – где-то через час сказал капитан, пряча в карман полученные за информацию деньги. Они сидели в кабинете Егора в абсолютно пустом офисе: всех сотрудников отправили по домам. Юрку увезли домой, он даже сам шел к машине, вернее, Егор тащил его на себе, шел и все оглядывался и, как прикусил губу, придя в себя и увидев остатки «Ауди», так и не мог расцепить зубы.
– Что? – не сразу сообразил Егор, потом пристально поглядел на молодого, коротко стриженного парня в полицейской форме. В кабинете вдруг стало очень темно, и в сумерках Егор плохо видел лицо человека напротив.
– Растяжка, – повторил тот, – под днищем машины. Павлов сел, завелся, повернул рулевое, и граната рванула. Пока не знаем, какая именно – «лимонка» или РГД…
– Я понял, – оборвал капитана Егор. Подробности его не интересовали, он узнал главное – Павлова убили. Растяжка…
– Спец поработал, – негромко сказал капитан, – профессионал. Есть версии?
Егор покачал головой. Какие версии, откуда? Нет версий, как и нет причин убивать Павлова, те времена давно минули, как дурной сон. Но растяжка, профи… Это ему точно не приснилось, как терпкий вкус дорогого коньяка – его осталось еще немного на дне стопки.
– Разберемся. – Капитан поднялся, вытащил шипящую рацию, нажал кнопку, и в кабинете стало тихо. – Я вам позвоню.
– Хорошо. – Егор влил в себя коньяк, не чувствуя вкуса, поглядел на закрывшуюся дверь. Конечно, позвонит, куда он денется, может быть, уже сегодня. За окном глухо грохнуло, дрогнули стекла, и Егор вздрогнул, повернул голову на шум. Но это был дождь, майский ливень, по стеклам били тугие струи, пахло озоном. А внизу суетились санитары – они заталкивали в «Скорую» носилки с черным пластиковым мешком на них, легким, судя по их быстрым движениям, и плоским, точно пустым внутри. Егор захлопнул створку и сел на подоконник, уставился на рыб в аквариуме, что медленно плавали туда-сюда, шевеля роскошными хвостами.
* * *
Чего ждать от мелкого засранца, кроме пакости, да еще если пакость вышла далеко не мелкая, под стать доносчику, рослому детине весом под сотню. На старшеклассника Дима Капустин малость дебильноватым видом и рыхлой тушей ну никак не тянул, походил на неопрятного вида похмельного работягу или слесаря из домоуправления и тем не менее учился с Егором в одном классе. Второй год учился и, судя по оценкам, планировал провести в десятом еще годик-другой. Умом Капустин не вышел, зато сила и дурь перли из него через край, гормоны придавали этой смеси особую пикантность, и от Димы шарахались не только одноклассницы, но и парни. Отягощенные воспитанием, начитанные мальчишки то ли не решались связываться с Димой, считая это ниже своего достоинства, то ли просто боялись его. Кулаки он пускал в ход по поводу и без, задирал девчонкам юбки и радостно ржал, когда жертва, краснея и вся в слезах, рвалась из его лап, норовил запустить руку под подол. Учителя ограничивались внушениями, грозили шалуну пальцем, но и только – телесные наказания считались непедагогичными, да и гороно не одобряло. Вот Дима и резвился, как козел в огороде, скакал, бил копытом, вонял – уже не фигурально, а реально и паскудно – и доскакался. До хорошего, качественного «фонаря» во всю левую половину прыщавой физиономии и распухшего носа. И разбитой губы в придачу, которую трогал кончиком языка, сидя, как примерный мальчик, на передней парте, сложив руки перед собой и поглядывая то на классного руководителя, то на толстую коротконогую блондинку, что угнездилась рядом. Она гордо выгнула спину и с видом вдовствующей императрицы глянула на классную, потом с истинно куриной нежностью на Диму. Прикрыла глаза цветастым платочком и тяжко вздохнула.