Справа тупик, там сетка, за ней виден пролет моста и самосвал, что катит по центру. Егор кинулся к сетке, заглянул за стенку крайнего вольера, но доски вплотную примыкали к забору, прохода там не оказалось. Оставался один путь, и Егор ринулся к щитам профнастила, промчался под вой, лай и визг между клеток и выскочил на дорожку, огляделся и побежал мимо кустов, глядел по сторонам.
Никого вокруг, ни одной живой души, точно вымерло подворье. Может, на службе, куда так торопилась провожатая, а может, по кельям сидят, а Федерат давно смылся. Егор выругался, кляня себя за глупость, что так бездарно провалил это дело. Надо же додуматься – в лоб влепил, что узнал, что помнит, а тому, знать, есть что скрывать, раз смылся так резко, да еще и собаку натравил. Как бы он перед матушкой-настоятельницей отдувался, интересно, если бы у Егора не оказалось «стечкина». Но что теперь делать-то, что?
Он побежал по дорожке дальше, вылетел на перекресток у клумбы и в последний момент успел убраться вбок. Из домика вышла высокая блондинка в черной кожанке поверх облегающего ярко-розового платья, простучала «шпильками» по плитке, села за руль «Лексуса». Ловко развернула могучий внедорожник и покатила к воротам, створки разъехались, и машина пропала из виду. «Ни хрена себе». – Егор выбрался из кустов и обалдело глядел вслед «Лексусу». Это как понимать – матушка покатила за душевным отдыхом или, наоборот, набравшись сил, двинула окормлять паству? А почему тогда в таком виде или так у них положено?
В голове образовалась неприятная пустота, Егор бессмысленно глядел на ворота, на забор трехметровой, пожалуй, высоты, и мысли в голове крутились все как одна безблагодатные. Богохульные мысли и злые, и Егор выругался сквозь зубы. Зато понял одно: Федерат пока здесь, с территории ему просто так не выйти. Но в каждом заборе есть дырка, надо просто хорошо поискать, Чурсин не полезет на рожон, он побежит к лазу, что знают только свои. И от души надеясь, что не опоздал, Егор рванул обратно к забору, пробрался через крапиву и полынь и быстро пошел вдоль кирпичной стены. Было уже довольно темно, снова накрапывал дождик, и оставалась надежда, что охрана не заметит чужака на трансляции с камер слежения. Он шел быстро, касаясь одной рукой стены, другой сжимал рукоять «стечкина», и прислушивался к звукам, что доносились со стороны построек. Голоса, отдаленное пение, собачий лай, звук двигателя – все как обычно, никто не кричал заполошно, не бил в колокола, не выли сирены. А у забора под дождиком тихонько шелестела трава, мелькали быстрые тени, а один раз перед лицом взлетела небольшая птица.
– Чтоб тебя. – Егор шарахнулся назад и замер: неподалеку раздался новый звук. Тоже тихий на грани слышимости, то ли кашель, то ли стон. Он стих, потом повторился, Егор опустил предохранитель, раздвинул стволом «стечкина» высокую траву и увидел Федерата. Тот стоял на коленях и зажимал себе рот ладонью, повернул голову, и даже в темноте Егор увидел на лице человека темные пятна. Федерат попытался встать, но его скрутил новый спазм, Чурсина вывернуло в траву, он отплевывался и негромко стонал. Егор подошел ближе, держа пистолет так, чтобы ствол смотрел Федерату в затылок. Чурсин повернулся, вытер губы рукавом и кое-как проговорил:
– Я тоже тебя помню. Я не убивал твоего отца, клянусь.
– Я знаю. – Егор не двигался. – Он не хотел отдавать бизнес, и от моего отца избавились, чтобы не мешал. Ты тут ни при чем.
Федерат сел на траву, запрокинул голову и шумно дышал, в груди у него что-то подозрительно хлюпало, а из носа текла темная тонкая струйка.
– Зачем тогда пришел? – зло сказал Федерат. – Что тебе надо? Я умираю, мне врачи год дали. Проваливай и дай мне подохнуть как человеку.
Егор подошел ближе, держа пистолет наготове. Федерат опасен даже в таком состоянии, он может притворяться, заманивая врага в ловушку. Хотя такое фиг подделаешь – кровь, хрипы, бледное даже в темноте лицо.
– Орехов, – сказал Егор, – помнишь такого? Он с моим отцом в контрах был, и кто-то его убил, всадил ему в голову две пули из СВД. У нас был последний звонок, он пришел с сыном и умер на площади. Кто это сделал, Федерат? Скажи мне, и я уйду, больше мне от тебя ничего не надо.
– С чего ты решил, что я что-то знаю?
– Мышка на хвосте принесла, – огрызнулся Егор. Он торопился, очень торопился и начинал психовать. Федерат почувствовал это и снова улыбнулся мокрыми от крови губами.
– Выбирай, – от злости аж скулы свело, и слова давались с трудом, – выбирай, Федерат. Или ты назовешь мне убийцу, или я сдам тебя полиции. Там тебе придется несладко, и умирать ты будешь долго, в сизо, потом на зоне, умрешь зэком, и тебя похоронят в общей могиле без имени, а под номером, как бродягу. Выбирай, я не спешу.
Егор сел на горку битого кирпича, что торчала из травы неподалеку, положил «стечкина» на колени и сжал кулаки. Ждать нельзя, надо сматываться, выстрелы слышали многие, его ищут, как и брата Валерия, что корчится от приступа неподалеку. И, похоже, не врет насчет скорого конца, иначе давно бы ушел от погони, как тогда, два десятка лет назад.
Федерат отплевался, привалился спиной к стене и вытер ладонями лицо.
– Легкое прострелено, – сказал он хрипло, – пуля до сих пор там сидит.
Он похлопал себя по груди и снова зашелся в кашле, Егор ждал, борясь с желанием разрядить в Федерата всю обойму. Тот затих, шевельнулся и проговорил из темноты:
– Клянешься, что отстанешь, если я скажу? Уйдешь и больше не вернешься?
– Обещаю, – как мог спокойно сказал Егор и подобрался. Федерат еле слышно ухмыльнулся и проговорил негромко:
– Эту сволочь убил я, своими руками, и не жалею. Я видел в прицел и тебя, и твоего отца, и второго парня, длинного, в светлом костюме. Он постоянно закрывал мне обзор, и я уже хотел пристрелить его. Он мешал мне, а я торопился, мой поезд уходил через четверть часа. Я решил, что сосчитаю до десяти и пристрелю обоих, но тут ты отвел парня в сторону, и я два раза прострелил Орехову башку. Не промазал, как ты сам мог видеть. Все, теперь проваливай.
Он завозился у стены, пытаясь подняться на ноги, а Егор точно примерз к месту. Услышанное ну никак не вязалось с памятью о прошлом: он помнил Федерата, но на уровне ощущений, уверенности, что страшное уже позади, что ничего плохого не случится, помнил свой страх и пронес его через всю жизнь, невольно вздрагивая от тихого свиста. Но был человек, который спас его, спас отца, и вот на тебе – все перевернулось с ног на голову. «Я видел тебя в прицеле… И тебя, и твоего отца».
– Зачем? – вырвалось у Егора. – Чем он тебе помешал?
Федерат прилип к стене, вжался в кирпичи спиной и тяжело дышал, задрав голову к небу. Там ветер разорвал тучи, они метались темными лохмотьями, а в прорехах блестели летние звезды, маленькие и неяркие, не чета зимним.
– Ты Тельму убил, – проговорил Федерат, – хорошая собака была, злая, любопытная…
– Зачем? – Егор поднял пистолет, Федерат криво ухмыльнулся.
– Я сирота, и Наташка моя сестра тоже. Родители погибли, когда мы еще в школу не ходили. Нас хотели отдать в детдом, но дед с бабкой забрали нас к себе, вырастили, воспитали. Я все у деда в лесу пропадал, он егерем работал, много чему научился. Бедно жили, но весело, дружно, тебе не понять…