Бабуля с умилением наблюдала за нами.
– Вот ведь какая у вас дружба хорошая, – улыбнулась она.
– Какая дружба?
– Дружба с Манечкой.
– Бабуль, дружба у нас с Маринкой из тридцать восьмой. И с Риткой из тридцать пятой. А с Маней у нас это… – Мы крепко задумались, что же у нас с Маней.
– Родство душ? – подсказала бабуля.
– Да! – обрадовались мы. – У нас с Маней вотэтовот, и еще она нам как сестра!
– Ну и славно. – Бабуля мелко перекрестила сначала нас, а потом Ба с Маней. – Пусть все у вас будет хорошо!
Мы захихикали.
– Если бы Ба видела, что ты ее в спину перекрестила, она бы задала тебе жару!
Потом мы какое-то время пугали бабулю рассказами о том, что если летучая мышь вцепится тебе в лицо, то оторвать ее вжисть не сможешь.
– Да ладно, – прятала улыбку бабуля.
– А то! И еще в озере Цили, недалеко от которого находится пионерлагерь «Колагир», водятся двухголовые змеи.
– Уж прямо двухголовые, – смеялась бабуля.
– Ага, двухголовые, одна голова с этого конца, а другая с другого. Эти змеи выползают ночью на берег и заглатывают всех людей на своем пути.
Потом мы вспомнили, что не закрыли чемодан, и побежали в детскую. И тут началось форменное светопреставление, потому что, пока мы прохлаждались на балконе, до чемодана добралась Гаянэ. Она вытащила наши вещи, сложила туда свои игрушки, потыкала пальчиком в кодовый замок и захлопнула крышку.
– Ааааа! – заорали мы. – Ты чего натворила, зачем чемодан закрыла?
– Я тозе хочу в пиянельлягерь, – топнула ножкой Гаянэ.
Мы попытались открыть чемодан, но куда там! На число 27 замок упорно не реагировал.
– Умапалата! Ты хотя бы приблизительно можешь сказать, какое число набрала перед тем, как захлопнуть чемодан?
– Сорок восемь!
– Ты знаешь, как выглядит это число?
– Знаю. Там вот такая штучка и вот такая, – начертила пальчиком в воздухе загогулины сестра.
Ни на сорок восемь, ни на восемьдесят четыре, ни на другие возможные комбинации с цифрами четыре и восемь кодовый замок не реагировал. Сестру от самосуда спасла бабуля. Она прикрыла ее собой и сказала, что Гаянэ тоже приходится несладко, потому что она заперла свои игрушки и не может теперь играть. Как только Гаянэ услышала об этом, она тут же подняла крик на весь дом.
– Отдайте мне мои игрушки, – выла корабельной сиреной она, – не хочу я в пиянельлягерь в нивкакой, только верните мне игрушкииии, мишку верните, и зайчика верните, и куклу верните, и ведерко верните, и кукольный домик вернитееее.
– Какой кукольный домик? Нет у тебя никакого кукольного домика, – опешили мы.
– А мозет, он в чемодане появился узе, откуда вы знаетееее, – заливалась горючими слезами Гаянэ.
Мама принесла тетрадку, вывела в столбик все числа от 01 до 99, и мы стали по очереди набирать их на кодовом замке.
– Гаечка, милая, – ворковала бабуля, – а на что были похожи эти цифры?
– На цывыточек и на булочку, – сквозь слезы рассказывала Гаянэ.
– Убью, – ругалась Каринка и вычеркивала очередное число в тетрадке, – набери теперь семьдесят шесть.
– Семьдесят шесть, – возвещала я.
Чемодан не открывался.
На 83 у меня запотели ладони, на 95 я вспотела насквозь, а когда и на число 99 замок не отреагировал, то хором завыли уже все девочки.
– Да что это за наказание такое, – причитала мама, – ни одного дня без потрясений!
– Ааааа, – гудела Гаянэ, – верните мне мои игрушки и мишку-ведерко-куклу и кукольный домик вернитееееее. И много-много зувачек тозе верните!!!
– Это не ребенок, а стоматолог Шпак какой-то, – разводила руками бабуля.
Мы еще минут десять попрыгали вокруг чемодана, а потом Каринка побежала за инструментами, чтобы разобрать замок.
Но тут, к нашему счастью, вернулся папа, оперативно вник в ситуацию, отобрал у Каринки молоток с отверткой, глянул в тетрадь с перечеркнутыми числами.
– Ноль-ноль набирали?
– Нет, – заплакала мама.
«Мой зять золото» набрал ноль-ноль и под всеобщее ликование открыл чемодан.
– Я зе сказала, что набрала сорок восемь! И ваш чумадан мне не нузен, и ваш пиянельлягерь тозе не нузен, вот! – Гаянэ выгребла свои игрушки, втянула голову в плечи и, смешно двигая лопатками, ретировалась в родительскую спальню. Оплакивать свою горькую судьбу в мамину ночнушку.
Спать мы легли только к полуночи. Сначала по новой раскладывали вещи, потом чистили на скорость зубы, а потом подглядывали, как бабуля молится на миниатюру Тороса Рослина «Благовещение». Икон дома не водилось ввиду папиного критического отношения к религии, поэтому бабуля, ничтоже сумняшеся, определила под иконостас альбом средневековой армянской миниатюры. С особенным пиететом она относилась к Рослину.
– Душевные какие, – приговаривала она, подолгу рассматривая каждую его работу.
* * *
Назавтра четыре всадника Апокалипсиса топтались возле Маринкиного подъезда. Долго ломали головы, раздумывая, как провернуть такую архисложнейшую операцию, как подглядывание за чужой тетей. Сначала решили просто напроситься в гости к Инге. Но открыла Ингина мама и сказала, что Инга на два дня уехала с папой в Дилижан.
– Проведать дедушку, – объяснила она.
Идти в гости к Инге, когда ее нет, как-то глупо, поэтому мы несолоно хлебавши отправились горевать в беседку. Сначала Маринка в подробностях рассказывала, как ей делали клизму, и как потом Сурик до поздней ночи обзывал ее «впопетрубкой». Потом, вдоволь нагоревавшись из-за того, что не видать нам Ингиной тети, мы пошли кататься на качелях. Качели были старые и покореженные и при раскачивании издавали такой душераздирающий лязг, словно все привидения мира собрались в нашем дворе – побряцать своими цепями. Мы скорбно качались под кентервильский реквием и чувствовали себя самым несчастными девочками на свете.
– Стоп! – вдруг заорала Каринка.
– Чивой? – затормозили мы ногами в землю. Скрип оборвался.
– За токаром стоит стул. Так?
– Так! – встрепенулись мы.
Токаром называли небольшое сооружение с электрическими щитами, которое находилось во дворе нашего дома. Иногда к этому сооружению приходили электрики, отключали во всем доме электричество и начинали с важным видом ковыряться в проводах. Через секунду после того как отключали электричество, из окон гроздьями высыпали домохозяйки и нервно поторапливали электриков:
– Когда свет дадите? Холоде́лники размораживаются!!!
– Женщины, не мешайте работать! – огрызались электрики и продолжали ковыряться в проводах.