А ее исчезновение из травмопункта? Вообще из разряда чудес. Но ведь бывает, сказала сестричка. Не часто, но бывает. А где, спрашивается, она была четыре дня? Или даже пять? Да мало ли! Сидела на вокзале. Или сняла номер в гостинице. Не знаю! А почему на ней не было ни одной царапины? Хотя на одежде была кровь? Тут моя фантазия буксует. Я пошарила в Интернете – оказывается, организм способен восстанавливать поврежденные ткани и даже целые органы. То есть в принципе это возможно.
А почему она замерзла? Она не должна была замерзнуть! Она не боялась холода… Значит ли это, что она не замерзла? И то, что с ней произошло, называется как-то по-другому?
Хватит, говорю я себе, и холодок пробегает по спине. Так можно додуматься до бог знает чего. Мало ли на свете загадок?! Одной больше, одной меньше…
Загадок на свете много, никто не спорит, но есть одно «но»: эта загадка случилась со мной! Я, я! Налетела на нее с разбега, потрогала рукой и попыталась поймать, но она выскользнула – прошла сквозь пальцы. Меня поманили, и я подошла. Протянула руку, и… ничего не случилось. Ни-че-го. И это «ничего» не дает мне покоя. Слышите? Загадка Марты не дает мне покоя и снится по ночам. И я начинаю снова и снова раскладывать пасьянс из фактов и фактиков, я знаю их наизусть. Я кручу их и так и этак, пытаюсь подогнать, склеить, сопоставить мельчайшие частички и заставить их совпасть. А время идет, и сглаживаются постепенно сиюминутные ощущения, догадки и прозрения, готовые вырваться из подсознания. Оглядываясь назад, я все больше и больше понимаю, что рационального объяснения этой истории нет. Все началось с аварии на Пятницкой, и я оказалась втянутой в самую гущу событий, в цепь случайностей. Застряла в сцепившихся зубчиками вращающихся колесиках и винтиках в сложном механизме судьбы. Была ли это случайность? Ответа у меня нет. Подозреваю, что и не будет.
Даже доктор Лемберг, светило отечественной психиатрической мысли, оказался в тупике. Кошка Веста, которая с Марты глаз не сводила, мальчик-музыкант… Почему люди рядом с ней становились другими, почему с ними что-то случалось? Этот мальчик… музыкант, стал слышать голос погибшей подружки. Паша видел ее ночью около себя, она утешала его. И этот страшный человек, Шеремет, вдруг ушел, не сказав ни слова на прощание… Просто встал и ушел. И даже кошка… Даже кошка!
Нет объяснения. Все крутится вокруг Марты. Марта, Марта, Марта… Везде Марта. Марта – ключ. И тут напрашивается вопрос – а что такое Марта на самом деле?
Есть Марта фотографа Ивана – ленивая девчонка, которую мать за плохие оценки и сомнительных дружков драла за волосья. Узнаете? Я – нет.
Есть Марта Евгения. Встреча с ней перевернула всю его жизнь. Ангелика, говорил Евгений. Ангелоподобная. Тонкая, нежная, молчаливая. Любила сидеть в его кабинете, когда он работал, и в душе у него разливались покой и радость.
Есть Марта Леши Добродеева и Паши – молчит, а вокруг сияние. И глаза синие-пресиние!
Есть Марта домработницы Алены Андреевны. Подруг не было, сидела дома, читала и смотрела кино, сказала Алена Андреевна. Святая, сказала она. Какие подруги? Кто ж с ней сравнится?
Есть Марта Лолы. Змеиное шипение, ревность и зависть…
Есть Марта, которую знала я. Было что-то… даже выговорить страшно, кликушество какое-то. И я никому! Дело в том, что я видела Марту! Я видела Марту в палате Паши. Но даже Галке об этом не сказала, не посмела. Пришли мы вдвоем с Лешей Добродеевым, с цветами и сумками. Леша зацепил в коридоре сестричку и распустил хвост, а я открыла дверь палаты и застыла на пороге. У изголовья спящего Паши сидела Марта. Наши глаза встретились, и она кивнула мне с улыбкой. Я невольно попятилась и оглянулась на Лешу, который приобнимал молоденькую сестричку и называл ее «малышаня». Спустя секунду Марты в палате уже не было. Когда я вошла, Паша был один. Как хотите, так и понимайте.
Было, не было… Ответа у меня нет. Не знаю. Ничего не знаю. Приняла как данность. И, как Галка, чувствую ниточку, натянутую между собой и Мартой. Помню, как она вдруг взглянула на меня осмысленно в лечебнице доктора Лемберга… и эта ее улыбка до сих пор у меня перед глазами. И потом, в палате Паши…
Я убеждаю себя, что мне показалось. Там никого не было. Там не могло никого быть. Я повторяю как заклинание: никого, ничего, показалось… Зная в глубине души, что мне не показалось!
Наверное, мне так легче. Наверное, я бескрылая – все во мне протестует против последних событий, которым нет объяснения. Наверное, я из тех, кто забывает увиденное чудо, потому что испытывает беспокойство и тревогу. Галка приняла чудо, я же… не знаю! Не умею я принимать чудо, мне хочется вывернуть его наизнанку, объяснить, истолковать, наклеить ярлык. Мы все разные. Не знаю, не знаю… Я стараюсь не думать о тайных узах, связывающих нас – меня и Марту, которой я почти не знала…
…Лола на похороны Марты не пришла. Наверное, поняла, что окончательно проиграла борьбу за Евгения. Да и не любила она Марту. Юнона стояла рядом с Евгением. Красивое ее лицо было бесстрастным. Они смотрелись парой. Ветер с заснеженных полей, раскинувшихся за кладбищем, швырял в нас пригоршни мелкого жесткого снега. Голова Евгения была непокрыта, от снега он казался седым. Он плакал; лицо его покраснело от холода. Толстый Леша Добродеев горой возвышался рядом со мной, шмыгал носом и гудел мне в ухо. Из-за свиста ветра до меня долетали лишь отдельные слова. Марта… Марта… Марта… печально гудел Леша, а мне казалось, гудит погребальный колокол. Я кивала. Нина плакала, Паша обнимал ее за плечи. Галка стояла по другую от меня сторону и тоже плакала. Поодаль горой возвышался дипломированный фотограф Иван Денисенко. Время от времени он щелкал камерой, наводя ее на то Марту, то на нас. Марта лежала в гробу вся в белых цветах, в белой вуали, как невеста, и снег не таял на ее бледном лице. В сплетенных пальцах она держала тонкую восковую свечку, оранжевую, обвитую белой ленточкой. Оранжевая тонкая свеча притягивала взгляд, она казалась теплой… Марта улыбалась знакомой слабой улыбкой, отчего казалось, что она спит и ей снится приятный сон.
Белизна, холод и необратимость…
Поминки были в доме Евгения. Мы вернулись с кладбища замерзшие и голодные. Юнона как-то незаметно взяла на себя роль хозяйки, и Леша не преминул драматически прошептать мне: «Король умер, да здравствует король!»
Он вызвался сказать слово о Марте и предупредил – не чокаемся. И говорил много, долго и витиевато.
– Марта, мы прощаемся с тобой сегодня, – говорил печально Леша. – Мы тебя не забудем, Марта. Ты нежданное чудо, которое появилось в нашей бренной жизни, как прощение, как светлый луч в дождливый сумрак, как цветок, распустившийся среди зимы, как надежда. Ты любовь и нежность. Мы недостойны тебя. Твой нежный голос, твоя улыбка, свет и сияние, исходившие от тебя… Ангелика, называл тебя Евгений, Ангелика называю тебя я. Ты всегда будешь стоять перед нашим мысленным взором в белоснежных одеждах, на недостижимой высоте, где-то там, в ослепительной синеве… Ты всегда будешь рядом с нами…
И так далее, и тому подобное. Он расплакался наконец, старый добрый сентиментальный Леша Добродеев, а за ним и все мы.