– Что? Неужели отказались?
– Хм, напрямую, конечно, нет! – Вера тяжело вздохнула. – Но дали понять…
– Ну, тогда… – Маленький замялся.
– Что тогда?
– Тогда, может, вы у меня будете ночевать? А? Я все равно поздно прихожу. Или вообще ночью не ночую. Работа. А вы могли бы спать у меня в комнате. У меня комната в центре города. На проспекте Сталина. Да… двадцать пять квадратов! Бывшие буржуйские хоромы! Паровое отопление! А? Две кровати! Одну я вам выделю!
Вера испуганно посмотрела на лейтенанта. Он! Это предлагает ей он?! Человек в этой страшной для нее форме! Шинель с красными, как кровь, петлицами! И капельки, бусинки-кубики в них! Люди в такой вот форме уводили ночью ее отца! Люди в такой форме, скорее всего, уводили и ее любимого человека, отца ее будущего ребенка, Павла! Они уводили его туда, в это мрачное место, в тюрьму! А сейчас этот человек в похожей военной форме предлагает ей кров?! Абсурд!
Вера зло ухмыльнулась:
– А вы не будете выпытывать у меня, о чем я разговаривала с Пашей? Может, у вас задание? Вот так охмурить невесту арестованного вами человека? А, лейтенант?
– Ну, зачем вы так! – обиделся Андрон.
Он наконец-то спокойно застегнулся и, поправив верхнюю пуговицу, надел фуражку, потупил глаза в пол:
– Я, правда, хочу помочь вам. Извините. Мне нужно идти. Но вы все равно подумайте. Подумайте!
Маленький повернулся и быстро вышел, прикрыв за собой дверь. Но она все равно предательски скрипнула. Петли всхлипнули. Они, как немые свидетели, тоже переживали за своего хозяина. Вера еще долго стояла и смотрела вслед ушедшему офицеру. Она молчала. Слезы катились по ее щекам. Теплые, почти горячие и горькие, они прокладывали неровные дорожки к краешку губ.
Вера смахнула их ладонью и тихо спросила сама у себя:
– И все-таки, что же он такое нес Павлу? Почему он не показал это мне? Чего он так испугался? Странно…
Сон – что может быть слаще в этом мире! Сон – он даже приятнее любви! Сон – он важнее всего! Сон, это то, без чего человек не может жить! Как жить без сна? Ведь самое сокровенное или желанное приходит именно во сне! Во сне человек предчувствует и неприятности! Во сне встречается со смертью! Так как же без сна? Как? Значит, сон нужнее всего человеку? Сон – это вторая жизнь человека! Вторая параллельная жизнь! Во сне узник может получить свободу! Старик – молодость, а инвалид – здоровье! Во сне девушка может стать такой, какой захочет: красивой и стройной, а юноша чувствовать себя былинным богатырем!
Павел через неделю пребывания в тюрьме, как и практически все ее обитатели, мечтал, чтобы именно вот эта, вторая жизнь, была гораздо длиннее той страшной и действительной первой. Той, в которой каждый день, а то и по несколько раз на дню, водили на допрос, оправку, прогулку. В баню. Водили к врачу и просто водили, водили, водили… по длинным и вонючим коридорам мрачной тюрьмы! А во сне! Во сне они все были свободны! Во сне они могли мечтать, о чем захочешь, и самое главное, никто не мог запретить этого делать! Никто! Ни следователь, ни надзиратель, ни сосед по камере, ни крыса у бачка с «парашей»! Человек был свободен!
Павел только сейчас понял, какое это счастье – спать сколько захочешь. Какое это счастье – просто выспаться. И тут, в тюрьме, не зря самым страшным наказанием было вовсе не чувство голода от недоедания противной баланды и «чая-помоев», а именно лишение сна! Отдыха с закрытыми глазами! Когда ты принадлежишь только себе и своим мыслям! И именно сна-то так не хватало…
Неделя пролетела быстро. Павел поймал себя на мысли однажды утром, что он вообще забыл, когда был на воле. Последняя неделя перечеркнула его прошлое. Оно казалось далеким и прекрасным сном, в который вряд ли вернешься, но так хочется его посмотреть!
«Сон, опять сон! Я помешан на сне! Сон, мне хочется спать. Спать! Спать и видеть сны. Меня определенно тянет к самоубийству! А в принципе, что тут такого? Убить себя? Это ведь так просто – погрузиться в этот длинный и черный сон под названием «смерть». Где не будет ничего, просто покой и все! Просто умиротворение! И никаких проблем и эмоций! Никаких страданий и радостей, просто сон! Сон, вечный сон!» – Павел пугался своих мыслей.
Ему порой становилось страшно, как легко он рассуждает о смерти! Он думает о смерти как о чем-то простом! Как о благе! Не как о страшном и ужасном, а как об избавлении! И он не боится ее!
«Смерть, а что такое смерть? Смерть – это конец, но за концом должно быть начало! За концом должно что-то произойти? Не может же быть, что смерть просто будет вечной! Значит! Значит, смерть – это наивысшая стадия человеческого счастья, просто оно так велико, что человек его боится?» – так часто Павел рассуждал во сне.
На жесткой «шконке» тюремных нар в короткие минуты покоя он думал о вечности. Как ему казалось, «о доброй и щадящей вечности!» «Но разве вечность бывает не щадящей? Разве вечность бывает злой или доброй? Она просто вечность!» – такие мысленные рассуждения заводили Клюфта в тупик. Ведь все заканчивалось думой о смерти. В представлении Павла теперь смерть и вечность были параллелями.
«Смерть может все решить. Она добрая на самом деле. Она как горькое лекарство от проблем. А какова она, та черта?! Вот так, взять и придушить себя! Лишить жизни! А что изменится? Что произойдет? Ничего! Как все просто, я умру и буду свободен! Буду свободен от всего! Раз! Одним движением – свобода, причем вечная!»
Павел мучительно осознавал, что убить себя – это удел слабого духом человека! Убить себя ради того чтобы избавиться от незаслуженного заточения – это мерзко и низко по отношению в первую очередь к себе. К Вере! К их будущему ребенку! Да и вообще к справедливости!
«Неужели ее нет? Неужели несправедливость в этой жизни всегда побеждает?! Нет! Такого просто не может быть, когда-то же произойдет, что все повернется вспять и правда будет сильнее лжи, а предательство и злоба уступят перед добротой и благородством! Будет! Поэтому надо терпеть!»
И все же мысли о самоубийстве, как назойливые мухи, то и дело залетали и крутились в мозгу Павла. Ведь все эти страдания по спокойному сну появились после многочасовых ежедневных пыток на «недосыпание». Клюфт на себе испытал, что значит не спать несколько суток подряд. Только он успевал после отбоя положить голову на подушку, как открывалась дверь и противный и скрипучий голос надзирателя звучал:
– Клюфт, на выход! На допрос!
Павел поднимался и, обуваясь, плелся в коридор. Его вели по ночной тюрьме в следственный блок. Он брел по этим удручающим психику помещениям и автоматически закрывал на ходу глаза, вздрагивая, когда конвоир за спиной окрикивал:
– Лицом к стене! Пошел!
Павла приводили к кабинету под номером пятьдесят три и ставили лицом к стене. Так он и стоял минут двадцать, не смея повернуться. А потом…
…А потом был путь назад! Павла вели обратно в камеру, не объяснив, почему не было допроса. Клюфт ложился на кровать, но как только сон обволакивал его мозг, все повторялось вновь. Скрип и лязганье замков. Противный голос и все сначала: длинные коридоры, лестницы, грохот решеток и запах противной краски на стене возле загадочного кабинета под номером пятьдесят три. И опять двадцать минут наедине с собой. И вновь путь назад в камеру. День, два, три…