— Э-э-э, — зевнул допрошавший, — а боле и не надобно. Скучно мне с тобой, капитан. Даже бить тебя не хочу. И так все ясно. Расстреляют тебя аль повесят, то суд военный решит. Увести.

Снова бросили Веселовского в ледяной озноб мешка каменного. Повезло ему, почитай. Без пыток обошлось. Суда теперь дожидаться надобно было. Эх, судьба наша русская, дорога в синеве небесной. А в конце иль погост, или тьма острожная. Тогда не взяли в кандалы, так теперича.

Глава 14
Война бездарная

Паника, шведский лагерь охватившая, как парламентер от генерала Кейта конец перемирия объявил, закончилась. Улеглось все со временем. Магазины, сожженные да разграбленные, закрыли. Пополнять-то нечем было. Только страхам на смену пришло к одним безразличие полное, а другие негодованием кипели от творившегося. Авторитет главнокомандующего армией шведской на глазах таял. Заслуги его былые и не вспоминал никто. Обсуждали дела нынешние. В палатках офицерских, кружком собравшись, судили о новостях последних, не щадя начальников своих.

— Из Стокгольма пишут, господа, Елизавета Принца Карлушу Гольштейнского, что племянником ей родным приходится, призвала, — командир драгун Королевских фон Унгерн карту на стол выкинул. Его очередь ходить была.

— Зачем он ей сдался? — майор Лагеркранц, по правую руку сидевший, спросил.

— Не знаю. Пишут, возможно, наследником своим объявит. А может, нашему Королю бездетному Принца подарит. Шутка, господа.

— Карлом XIII назовем? — воскликнули все за столом сидящие.

— А что в этом странного, господа? — фон Унгерн карты свои изучал внимательно. — По мне, так заслужили. Войной своей бездарной. Кто просил, кроме «шляп» парламентских, лезть к русским. Как прибыл наш «достойнейший из граждан» главнокомандующий, и в баталии ни разу не были, а от войска лишь треть осталась.

— Насчет нас не скажу, а вот русские точно оное заслужили, — подметил Лагеркранц, вино разливая по кружкам глиняным.

— Тогда за Карла XIII! — дурачась, выкрикнул майор Шауман.

— За Карла! Виват! — стукнулись, выпили.

— Бездарность полная! — Аминов кружку пустую с грохотом поставил.

— Это вы о ком, подполковник? О Карле? — командир посмотрел насмешливо.

— О «гражданине достойнейшем»!

— Капитана Левинга арестовал, с караулом, будто преступника, в крепость Тавастгусскую отправил. Родственника моего тако же, — подхватил Лагеркранц. Карты даже на стол бросил раздраженно. — За что? Нет, господа, скажите! За что? Удачливее в поисках не было никого, нежели капитан Левинг. Единственными глазами и ушами армии был он. А теперь?

— Теперь мы слепы и глухи, — отозвался майор Мейергельм.

— А полковника Лагеркранца? За то, что приказ его же исполняя, в пределы русские ездил. Условия замирения полного привез. Не смел, видите ли, поступать так. Ультиматум надобно было отвести русским, а те его приняли б… Как же!

В землянках солдатских говорили еще грубее, еще боле откровеннее:

— Пошто Финляндия всегда платит кровью родных наших за дурь шведскую?

— Они русских задрали, а те деревни палят наши. Скот угоняют, жен бесчестят.

— А ты сиди здесь! Жди, когда твой конец придет. И так мрем, как мухи.

— Да продали нас!

— Видно, русские заплатили хорошо, а деревни наши в разор получили.

— То один был, барон «курвильский», то второй приехал …, перкеле [31] .

— Все они…

Участились побеги из полков финских. Домой пробирались дезертиры тропами тайными звериными. Родным хоть как-то пособить, защитить от набегов диких, безжалостных.

Справедливости ради отметить надобно, что Будденброка-то зазря, в общем, ругали. Он-то решительно настроен был. Но став единожды виновным во мнении общем (хоть и ложном, что, якобы, умышленно не успел к Вильманстранду), отделаться от клейма позорного не смог. До самой смерти, под топором палача Королевского.

Что происходило с самим Левенгауптом, я думаю, читатель, он и сам не мог на сей вопрос ответить. Почему поглупел вдруг начальник опытный, почему смирился, обстоятельствами сломленным оказался? Потери во всякой армии случаются…Фортуна военная изменчива. Потерял людей многих от болезней заразных, так ведь весна пришла, а с ней и выздоровление общее. Полки новые прибывали. Воскресала армия шведская! Да и русские с места не трогались, хоть и объявили о продолжении войны. Только ничто не радовало Левенгаупта. Сидел он часами на воздухе, в плащ теплый закутавшись, шляпу поглубже нахлобучив, на табурете складном. Сидел и молчал, в одну точку уставившись.

В план кампании новой, что Ласси задумывал, весна внесла изменения серьезные. Поход зимний, по льду напрямик, отменили с потеплением сильным. Начали вновь войска к Выборгу стягивать. Распутица задерживала. Полки тащились медленно, обозами обремененные. Кавалерия вообще с квартир зимних тронуться не могла — бескормица. Трав выжидали.

Без малого тридцать лет назад, в зиму 1713 года, боярин Федор Матвеевич Апраксин к походу на покорение Финляндии решил было готовиться обстоятельно. Все обсчитали квартирмейстеры дотошные и вышло: дабы конницу в 12 000 голов с места тронуть, с боями земли неприятельские пройти, надобно было для нужд войска заготовить 38 тысяч четвертей овса и миллион пудов сена. Ну и представь читатель, обоз сей! А что изменилось за годы прошедшие? Да ничего.

В газетах прописали, дескать, семьдесят тыщ войска собирается против шведа воевать. Врали, как всегда. По правде-то, и половины не набиралось.

Вот гвардию потребно было вывести из Петербурга. Проветрить. Остудить головы горячие. А то распоясались совсем гвардейцы. От бесчинства ихнего изнывал обыватель. Тон-то по-прежнему задавала лейб-компания хваленая, Императрицей обласканная. То на рынке за три копейки лейб-компанеец застрелил торговца горшками, не соглашавшегося уступить в цене, то другой похитил прислужницу молодую из лавки торговой, прям средь белого дня, и продал ее за три рубля. Третьего крестьянка на вилы подняла, когда снасильничать хотел. Терпение лопнуло у самого фельдмаршала, Петра Петровича Ласси. Венцом всего стала драка знатная, что случилась промежь лейб-компанейцами и гренадерами армейскими на Пасху самую. Офицер проходивший вмешался. Остановить хотел.

— Прекратить драку приказываю, фертфлюхтеры подлые!

На беду свою немцем оказался. Капитаном Брауном. Гвардейцы с гренадерами расцепились, аж рты открыли от наглости:

— Немчура поганая!

— И туда ж, братцы, солдатству русскому грозить!

— Да бей его!