– А кто-то видел Наталью Грачковкую рядом с Аглаей в пятницу? – уточнил Гущин.
– Наш преподаватель химии Евгений Маркович Белкин.
В эту минуту резко и громко прозвенел звонок, и почти сразу же школа – там, за дверями директорского кабинета, – наполнилась веселым шумом, смехом, визгом детей.
– Мы бы хотели и с ним побеседовать тоже.
– Да, вы же предупредили вчера. – Директриса кивнула. – Я сейчас позову Евгения Марковича. Он уделит вам свое время до следующего урока.
– А это правда, что Белкин, скажем так, был дружен, близок с Натальей Грачковской? – спросил Гущин.
Директриса наградила его долгим взглядом.
– Лучше, если вы расспросите его об этом сами.
Она вышла, оставив их в тихом кабинете. Катя подумала: Гущин, читая лишь «дайджест», составленный для него оперативниками, сумел выхватить главные интересные детали.
Она ждала, что в кабинете сейчас появится еще один этакий «педагог» – учитель химии – интеллигентный, с проседью, лет пятидесяти.
Но в кабинет вошел человек маленького роста, в мешковатом сером костюме, клетчатой рубашке, со взъерошенными волосами и в очках в тонкой оправе. И лет «педагогу» было от силы под тридцать. Вообще он больше студента напоминал, чем учителя.
А сколько же лет Наталье Грачковской?
– Мне Вера Григорьевна сказала, вы хотели меня видеть. – Голос у него был высокий, пацанский, с трещинкой.
– В связи с той старой историей, убийством. – Гущин по-хозяйски указал ему на кресло.
Белкин сел.
– Бедная девочка. – Он посмотрел на Катю сквозь очки. – А что, возникли какие-то новые обстоятельства?
– Возникли, – ответил Гущин. – Вас ведь тоже допрашивали тогда.
– Нас тут всех допрашивали с пристрастием.
– Вавилов?
– Да, он. Начальник розыска. Его хорошо знала наш директор, но и ее он допрашивал без снисхождения.
– И завуча Наталью Грачковскую?
– Естественно. – Молодой учитель сразу помрачнел.
– Вы видели Грачковскую вместе с Аглаей Чистяковой в ту роковую пятницу?
– Я уже сотню раз, наверное, говорил это тогда. Пять лет прошло!
– Да или нет?
– Видел. Это было во дворе школы где-то около одиннадцати часов. Как раз пришел заказанный нами туристический автобус, я собирался вместе с классным руководителем пятого класса везти учеников пятого и шестого классов в Москву на экскурсию в Планетарий. Экскурсия была заказана на два часа дня. Мы усаживали детей в автобус, и я увидел их на крыльце школы.
– Завуча Грачковскую и девочку?
– Их обеих. Это было во время перемены. Я не слышал, о чем они говорили, потому что дети вокруг шумели. По лицу можно было понять, что Наташа… что Грачковская рассерженна. Кажется, Аглая пыталась…
– Что она пыталась сделать?
– Пыталась улизнуть с уроков, а Грачковская ее поймала и отправила назад в школу.
– А почему вам так показалось?
– Аглая была в куртке и с сумкой. Когда школьники на переменах просто выбегают во двор, они сумки оставляют в классе.
– И что было дальше?
– Я понятию не имею. Мы все сели в автобус и поехали в Москву. Вернулись мы с экскурсии только в шесть вечера.
– В каких отношениях вы состояли с Грачковской? – спросил Гущин.
– Я… мы дружили с ней. Не подумайте плохого. – Молодой учитель снял очки. – Она человек властный и с характером… была… Она из известной педагогической семьи. Моя мать знала ее. Грачковская поспособствовала мне, помогла попасть в эту двадцатую школу после окончания института. Тут жесткий конкурс для педагогов, школа сильная, специализируется на естественных науках. И на иностранных языках тоже. В общем, одна из лучших в Подмосковье… была. После истории с убийством все осложнилось, хотя мы стараемся. Мы все стараемся.
– Так Грачковская вам оказывала покровительство как завуч?
И тут та же история, что и у Вавилова с прокурором Грибовым. Личные связи, – подумала Катя. – Но насколько же они личные для учителя химии?
– Она помогала мне в школе.
– Вы жили вместе? – без обиняков спросил Гущин.
– Я… мы с ней… о браке никогда речь не заходила. Она не настаивала на официальном оформлении отношений.
– Я не о браке вас спрашиваю.
– Я иногда заходил к ней в гости. Оставался на ночь. Но постоянно мы вместе не жили. У нее в то время мать уже сильно болела. Потом вроде как ее вообще парализовало.
– Вроде как?
– Когда Грачковскую посадили, матери стало плохо. Потом ее выпустили, и она за матерью долгие годы ухаживала.
– А вы?
– Что я?
– Вы продолжали общаться с Грачковской? Общаетесь с ней сейчас?
– Нет. – Молодой учитель сказал это как отрезал. – Я сразу же порвал все отношения. Я не могу…
– Вы ее вините в убийстве?
– Я не знаю. Я ничего не хочу говорить против нее. Я сказал лишь то, что видел сам в ту пятницу. Но она действительно конфликтовала с Аглаей, если можно конфликтом назвать эту обоюдную неприязнь между учителем и учеником. И потом ведь полиция нашла на месте улики. Я не в курсе, что именно, у нас тут дикие слухи ходили. Этот опер прямо говорил, что…
– Вавилов?
– Да, он, что Грачковская на серьезном подозрении у него. Такими обвинениями не бросаются зря. Значит, что-то он, Вавилов, и полиция имели на Грачковскую. Ее столько времени продержали в тюрьме.
– А потом отпустили. Как вы к этому отнеслись?
– Не знаю… я был сбит с толку.
– Значит, вы с Грачковской больше не общаетесь?
– Нет. Я не в силах. Это теперь невозможно. Да и в школе не поймут.
– Но, может, до вас все же доходят слухи – где она сейчас, чем занимается?
– Живет она у себя в квартире.
– Тут, в Рождественске? Она не уехала из города?
– Думаете, так легко сейчас в кризис уехать, продать квартиру? Она по-прежнему живет здесь. Я иногда вижу ее на улице, в магазине. Но редко. Я знаю, что она недавно похоронила мать.
– Похоронила мать?
– Освободилась от нее наконец. Выглядит она… плохо, очень опустилась, постарела. Раньше была такой энергичной, яркой женщиной, а теперь… – Молодой учитель холодно улыбнулся. – Совесть… она штука жестокая. Она в покое не оставит.
– Вы не знаете, где Грачковская работает?
– У нас тут сплетни ходили, что кто-то из учителей видел ее в торговом центре у МКАД.