– Может, скажешь, зачем приходил? – спросила она, закрывая ноутбук.
– А смысл?
Ее брови поползли вверх – и удивление, и укор в этом движении. Точно так же она посмотрела на него, когда он показал ей обручальное кольцо. Вроде бы и не расстроилась, но упрекнула.
– Был повод прийти, я им воспользовался. Причины не было, был только повод. А зашел я удачно, значит, и говорить нечего.
– Лучше бы ты не заходил.
– Ну почему же… – пожал плечами Гордеев.
Он часто представлял этот момент, когда Настя наконец-то сдастся ему на милость. Изнывая от восторга, он предложит ей бросить мужа и уйти к нему. Он и сам разведется с женой, оставит ей старый дом, а сам поселится в новом и будет жить в нем с Настей долго и счастливо… Об этом он и должен с ней сейчас говорить, а он мямлит, как сопливый юнец, которого застали за рукоблудием…
– Соскучилась я по тебе… – выдавила она, приложив ко лбу сомкнутые в замок ладони. – Сидела, думала… Если зайдет, думаю, то почему бы и нет?
Настя опустила руки, улыбнулась, изгоняя из себя хмурь, в глазах заблестели знакомые искорки, но Гордеева это не обрадовало: уж лучше бы она сейчас каялась в своем перед мужем грехе. Он возвращается в свою жизнь, она – в свою, и на этом все…
– Загадала? – выжал он из себя улыбку.
– Загадала.
– Тряхнули стариной?
– Ну да, как-то так… И все-таки, что за повод?
– Да так… Разговор у тебя с Ритой был.
– Понятно, – заметно сконфузилась Настя.
– Думал, ты меня приревновала. А вдруг?
– Приревновала, – совершенно серьезно сказала она.
– Я надеялся…
– И ревновала, и злилась. Рита в дочери тебе годится.
Гордеев приложил к подбородку сомкнутые в молитвенном жесте ладони. Он все понимает, кается и обещает больше так не делать.
– И Катя твоя дочь, – не моргнув глазом, сказала Настя.
Гордеев продолжал улыбаться, глядя на нее. Хорошая шутка!
Катя внешне напоминала Настю в молодости, такая же яркая, красивая, длинноногая. Вся в мать, как говорят в таких случаях, когда отец в чертах ребенка не просматривается. По срокам Настя могла понести от Гордеева, но и Вадим Лопахин, ее нынешний муж, также мог поучаствовать.
– Ты этого не слышал, – сказала Настя.
– Да, но ты сказала.
– А вдруг тебя на Катю потянет?
– Э-э!..
Гордеев потрясенно смотрел на нее. Да, как-то проскочила у него в голове безумная мысль – если не получается с матерью, то почему бы не переключиться на дочь, которая так чертовски похожа на нее в молодости. Но мысль всего лишь проскочила, даже извилины не задела.
– Ну да, я нечист на руку, есть такой грех, – кивнул он. – Но я не скотина!
– Да, но Рита такая же молодая. Такая же совсем девчонка…
– Ну, Рита же не твоя дочь.
– А с моей дочерью нельзя? – Настя пытливо смотрела на него, как будто подозревала в совращении.
– Мне нужна была ты, а не Катя… Да и не было у меня в мыслях!
– Точно не было? – как-то уж чересчур резко спросила она.
– Ты решила побороться за чистоту моих мыслей?
– Нет, за чистоту твоих нравов… Есть подозрение…
– Та-ак! – Гордеев заерзал, устраиваясь на стуле поудобней.
Он не уйдет отсюда, пока не выпытает у Насти все до последней мелочи.
– Ну, раз уж зашел разговор… – И она, похоже, настроилась на разговор, который хотела обойти стороной. – У тебя «шестисотый» «Мерседес»?
– «Пятисотый».
– А есть разница?
– Ну, несущественная…
– Темно-серого цвета?
– Зачем спрашиваешь, если знаешь.
– Катю видели, когда она выходила из такого «Мерседеса».
– Кто видел?
– Какая разница?
– Ну, знаешь! Если одна бабка сказала, так «Мерседесы» бывают разные, «Эс» серию можно спутать с «Е» серией… А если видели, то что? Если бы я увидел Катю на улице, я бы ее подвез…
– А подвозил?
– Нет!.. А в чем сыр-бор? Ну, вышла из чьей-то машины, и что? Она что, залетела?
– Да, залетела, – Настя смогла сохранить спокойствие, но голос ее дрожал от натуги.
– М-да!.. – Гордеев двумя руками взъерошил волосы на макушке. – И что теперь?
– Не переживай, к тебе никаких претензий, – краешком губ, с перчинкой презрения усмехнулась она.
– Какие ко мне могут быть претензии? Не было у нас ничего!.. Даже не знаю, зачем я тебе это объясняю!
– Не надо объяснять… – покачала головой Настя. – Ты действительно здесь ни при чем. И Катя отрицает, и мы во всем разобрались.
– А зачем ты это дерьмо вывалила мне на голову?
– А чтобы жизнь медом не казалась!
– Но подозрения были?
– Я же сказала, забей.
– Ты дура? – не удержался Гордеев.
Ералаш какой-то – сначала Настя отдается ему на столе после двадцати лет жесткого динамо, затем объявляет Катю его дочерью, а потом вываливает в каких-то глупых претензиях, как чудо – в перьях. И как, спрашивается, ее можно после этого назвать?
Ее брови возмущенно взлетели вверх, но тут же опустились, поникли, как стебли клонящихся к земле цветов.
– Да, наверное.
– Извини, конечно, но ты меня просто убила… Начиная с того, что Катя моя дочь.
– Я подумала, что она могла бы быть твоей дочерью.
– Я, конечно, не против. Я только за!..
– Забудь. Она не твоя дочь. И не с тобой она была.
– А с кем?
– Не важно.
– И что теперь?
– Не твое дело.
– Мне уйти?
– Ты давно уже ушел, – с горечью усмехнулась она. – Бросил меня и ушел!
– Я совершил ошибку. И мы бы давно могли ее исправить. Но ты не хотела.
– А сейчас хочу! – Настя пристально смотрела на него в готовности подняться с кресла.
И не понятно, то ли она хотела броситься ему на шею со словами любви, то ли ужалить, отомстив за давнюю обиду.
– Ну, мы бы могли начать все заново… – замялся он.
– А чего так неуверенно? – презрительно усмехнулась она.
– Проблемы у меня.
– Получил свое, и сразу проблемы? Ты в своем репертуаре, Миша.
– Мне покушение на убийство шьют.
– На убийство?! – всполошилась Настя.