Сергей придержал дверь, пропуская незнакомку вперед, и вошел в «святилище» счастья, следом за ней.
Навстречу шел Антон. Он весь сиял от радости, был одет в строгий черный костюм, в петлице, подчеркивая торжественность события, белела маленькая гвоздика.
– Матерый! – обрадовался командир.
Они обнялись, похлопали друг друга по спинам.
Антон отодвинулся, рассматривая Сергея, потом отпустил и… сграбастал незнакомку рукой за плечи, прижав к своему боку.
– Я уж думал, ты сбежала из-под венца! – посмотрел он на нее, счастливо улыбаясь.
Она звонко рассмеялась.
– Англичане говорят, что если невеста сбежала от алтаря, то неизвестно кому больше повезло.
– Мы этого проверять не будем! – Ринков чмокнул девушку в щеку. – Я смотрю, вы уже познакомились? – спросил он Сергея, слегка ошарашенного таким поворотом событий.
– Не совсем, – признался тот.
– Это Ната, моя жена, а это Серега Кнуров, я тебе о нем рассказывал.
– Очень приятно, – искренне сказала она, – а женой я стану через пятнадцать минут.
Так они и познакомились.
И подружились и с Натой, и с Диной. Сразу.
Наталья с Диной – единственные женщины в жизни Кнурова, с которыми он по-настоящему дружил и мог себе позволить расслабиться – не изображать из себя ни уставшего плейбоя, ни грозного начальника, ни заинтересованного любовника, а просто быть самим собой. Жаловаться, если приперло такое настроение, делиться радостью, когда она есть, даже посоветоваться о деле.
Он воспринимал семьи друзей как одно целое, единственно возможное для Антона с Натой и Мишки с Диной, и, теплел душой от радости за мужиков, что случилось с ними такое, встретили своих девчонок.
Кнуров очень удивился, когда Антон как-то позвонил и пригласил на годовщину свадьбы.
Как годовщина?!
Сереге казалось, что Антон и Ната были всегда вместе, а оказывается, только год!
Но для себя он не представлял такой счастливой возможности. Такие женщины, конечно, есть, но настолько редко встречаются, и, уж конечно, не в его жизни.
Однажды вчетвером он, Кнут, Пират и Стечкин завалились к Антону в дом без предупреждения, отметить очень удачно завершенное дело, и слава богу, было с кем разделить радость победы.
Почти под утро, измучившись бессонницей, Кнуров выбрался из постели и вышел во двор.
Все-таки жить за городом, на природе, прекрасно!
Солнце еще не встало, птицы громко гомонили, встречая рассвет, трава холодила росой ступни, где-то кричал петух и лениво побрехивала собака.
Чуть поскрипывали диван-качели.
Кнуров двинулся на звук и увидел Наталью с Машкой на руках.
– У нее зубки режутся, – объяснила Ната, когда Сергей присел рядом. – Всю ночь не спит, плачет. У Сашки тоже режутся, но он, как настоящий мужчина, только стонет и немного хнычет, а эта красавица пищит, мучается, пришлось выйти на воздух, покачать на руках. Сашку Антон с собой в кровать взял, спят обнявшись.
– Давай я ее подержу, а ты отдохнешь, – предложил Сергей.
Наталья кивнула и переложила спящую Машку ему в руки. Они покачивались легонько, молча смотрели на светлеющее небо и сосны, верхушек которых коснулись первые отблески света солнца, еще не показавшегося из-за горизонта.
– Красота какая! – восхитилась Ната.
– Да, у вас здесь замечательно!
Они поговорили о доме, о работе Антона и Мишки, о детях. И как-то неожиданно для себя самого Кнуров рассказал о своей бывшей жене.
– Ты ее что, до сих пор любишь? Ты бы хотел прожить с ней всю жизнь? – спросила Наталья.
Он удивленно на нее посмотрел.
Что значит: любишь до сих пор?
Об этом Сергей никогда не думал.
А собственно, почему он никогда не спрашивал себя, любил ли он ее вообще?
Кнуров молчал, качнул чуть сильнее качели, переложил Машу поудобней, она вздохнула во сне, от своих зубных горестей, поерзала и затихла, захватив в кулачок его указательный палец на левой руке.
– Ну ты и спросила!
– Но кто-то же должен спросить, если ты сам не задаешь себе эти вопросы, – пожала плечами Наталья.
– Я вот сейчас подумал, а любил ли я ее вообще? – Сергей помолчал, посмотрел на сосны, не находил слов, не знал, как объяснить и себе самому, и ей. – Когда ты на войне, там совсем другая жизнь, с другими законами, неправильными, извращенными, но иных там нет. Ты живешь по этим законам, принимаешь их, и твоя задача сделать так, чтобы как можно больше твоих пацанов осталось в живых. А для этого приходится стереть из памяти, из рефлексов другую, мирную жизнь со всеми ее правилами, нормами поведения и принципами. Потому что девушка, принесшая вам воды, будет с удовольствием наблюдать, как вы подыхаете, выпив отравленной водички, а восьмилетний пацан, которого вы накормили и пригрели, кинет гранату в люк БТР. И много еще всякого дерьма. И когда где-то там, в другой, непонятной и забытой тобой мирной жизни, есть кто-то, кто ждет, он становится нитью, связывающей тебя с человеческой нормальной жизнью и надеждой на то, что она у тебя есть, ты просто ушел ненадолго. Я жену вообще не знал как человека, как женщину, мы ведь очень мало прожили вместе и виделись редко, между моими командировками. Сейчас-то понимаю, что никакой такой уж любви не было. Ну, время пришло, понравилась девчонка, я и женился перед выпуском из училища, привез домой и месяцами не видел. А тогда мне, неверное, казалось, что люблю.
– Значит, это великое счастье, что она ушла именно так, – заметила Наталья.
– Не понял? – поразился необычайно такому сильному заявлению Кнуров.
– Знаешь, я вот смотрю на Антона, на Мишку, на тебя, на ребят наших и вижу необыкновенных мужчин. Вы, конечно, впереди планеты всей, куда-то влезть, ввязаться во что-то опасное, трудное, все время на старте, что для женщин вдвойне тяжело, мы же понимаем, что любите вы с разгона и в бой, ну, такие вот уродились. Но в силу вашей готовности спасать, защищать, прикрывать грудью в вас заложена огромная способность любить, запас доброты, надежности и ответственности и вам очень трудно переносить любое чувство вины. Если бы твоя жена сама не бросила тебя так некрасиво, по-предательски, то рано или поздно ты, перестав бегать по горам, спустился бы в обычную жизнь и увидел, что рядом чужой, нелюбимый человек. Мучился бы, старался наладить как-то отношения и все равно развелся бы. Но тогда инициатором стал бы уже ты и долгие годы обвинял бы себя, что не смог с ней жить, сохранить семью, а ведь она тебя ждала, пока ты воевал, и все в этом ключе. А она дала тебе возможность обвинять ее. Вот ты сейчас ни одну женщину к себе не подпускаешь, по сути, только используешь их в определенных целях, они все у тебя «одноразовые», а почему? Боишься душевной близости. А ведь мужчины тебя тоже предавали, и не раз, но ты же не перестал доверять всем мужчинам на свете. Почему же после предательства одной-единственной женщины отрекаешься от всех скопом?..