– Куда? – остановил меня маг. – Приберись за собой, – скомандовал Змееглазый, кивнув на сброшенные графом со стола свитки.
Я молча сложила их аккуратной пирамидой.
– Теперь могу идти?
– Теперь можешь. Когда волдыри затянутся – придешь, сглажу шрамы.
– Господин Сибилл?.. – решилась я.
– Ну? – он даже головы от растираемых снадобий не поднял.
– Это всегда будет так больно?
– Только с ограничивающим артефактом.
– Это я понимаю, я имела в виду…
– Девочка, я понятия не имею, будет ли тебе больно, – в раздражении отставил ступку маг. – Ты третья, обладающая флером, о которой я знаю.
– А… А у двух других нельзя спросить?
– Нельзя. – Сибилл снова принялся растирать в пыль сухие ягоды. – Первая умерла еще до Последней Войны, я о ней только читал. Ты ведь еще не знаешь рау, нет? Выучишь – дам свиток.
– А вторая?
– А вторую сожгли как шильду.
Потрясающе.
– Спасибо, господин, – поклонилась я.
Встречные слуги смотрели на меня… странно. Жались к стенам, перешептывались. Я обернулась, и они порскнули в стороны. Как мыши. Странно.
– Ты что? – не выдержала я, когда Рина склонилась передо мной в поклоне.
– Господин Тимар просил вам передать…
Светлые, да что происходит?
– Почему ты мне «выкаешь»?
Рина бросила взгляд из-под ресниц и снова потупилась. Не охнула, как это бывало при виде моих ссадин, не предложила подуть, чтобы было не так больно. Молчала. И гнула спину.
– Рина, в чем дело? Что со всеми? С тобой? У меня рога выросли? Или что?
Девушка молчала, и я рявкнула, подражая Тимару:
– На меня смотри!
Служанка выпрямилась, подчиняясь. Я впервые повысила голос, впервые прикрикнула, пользуясь правом благородной.
– Говори.
– Все видели, как граф нес тебя на руках через замок…
Так вот оно что!
– По-твоему, он должен был бросить меня валяться в зверинце? Как какой-то служанке?!
Рина побледнела от обиды.
– Нет… Конечно, нет.
– Вот и правильно. – Вдох-выдох. Внезапно я поняла, что если продолжу в том же духе, срывая злость, то потеряю даже не подругу – единственную приятельницу. – Я плечо о штырь распорола, – пожаловалась я, нянча больную руку, завернутую в тонкое полотно. – Граф отнес меня к Сибиллу, иначе я бы кровью истекла. А что вы там понапридумывали себе – не знаю.
– Только то, что тебе уже десять, ты из славного рода, а через три-четыре года тебе будет можно замуж, – грустно ответила девушка.
– Граф старый! – икнула я.
Придумают же! А главное – как быстро эта чушь разлетелась по замку! Надеюсь, до Галии не дойдет…
– Ему всего тридцать.
– А мне десять! Де-сять!
Светлые, чувствую себя как героиня одного из недавно прочитанных романов. Хорошо, у слуг нет времени на книги, а то и не такое бы сочинили.
– Что ты говорила о Тимаре? – вернулась я к самому началу.
– Ой, да! Он просил передать, что будет занят, и обед тебе накроют в спальне.
Хоть что-то хорошее. Как бы я сейчас управлялась с приборами – ума не приложу.
Сбежав от Рины, я топала по лестнице, обдумывая случившееся.
Нет, представить только, я и Йарра! Йарра и я! Идея вызывала дурацкий смешок и желание постучать по выдавшей ее голове: звонко будет или очень звонко? Нет, граф, конечно замечательный, если бы не его вера в меня, я бы вряд ли когда решилась точечно воздействовать флером. Потому что больно. Но боль уже почти прошла, успокоенная мазью, а умение осталось. И я даже видела свою ошибку… Кажется, видела. В следующий раз я попробую сначала создать канал для флера и только потом отпустить его.
А еще у меня есть пантера! Понятно, в замок с ней нельзя. Но на прогулку! Или на охоту!
Лаура Виоре – попробовала я на вкус чужую фамилию. И хмыкнула, вытрясая дурную мысль из головы. Отцу было бы сейчас около тридцати…
Рина все-таки обиделась на меня. Райана на три четверти, выглядевшая чистокровной, она не могла похвастаться татуировкой рода. И ужасно переживала из-за этого, и очень не хотела плодить бастардов, отклоняя «заманчивые» предложения офицеров. А замуж хотелось, хотелось семью, и девушка пригрела маленькую сиротку, опекая меня не хуже Тимара. А потом я показала зубы, и резкие слова, за которые я потом неоднократно извинялась, расставили все по местам. Я – признанная родом, Рина – нет. И девушка начала отдаляться, сначала перестав заходить ко мне просто поболтать, потом перейдя на «вы» и, наконец, просто слившись с толпой других слуг.
…А какой-то добрый, чтоб его Темные забрали, человек все-таки донес Галии, что граф нес меня на руках от зверинца до лаборатории мага.
Это была еще не война, мала я была для соперницы, но тучи над моей головой сгустились. Подчеркнутое безразличие Галии сменилось настороженной неприязнью. Презрительно скривленные при виде меня губы, ехидные комментарии по поводу и без, насмешки, на которые я пока – ума не хватало – ответить не могла. Ведь она даже не грубила, подкалывала. Но было обидно.
Чего стоил только завтрак на четверых, накрытый на прогреваемой трубами с горячей водой террасе с видом на Западные горы.
Всю ночь шел снег, засыпавший турнирное поле чуть не по колено, и добрый Тим, в потемках провалившийся в мерзлую колею, щедрым жестом разрешил мне намотать всего десять кругов вместо пятнадцати. Пропотев как ломовая лошадь, к концу тренировки я вымоталась так, что мне было совершенно бурмалиново, с кем завтракать – с графом ли, с князем или горным великаном. Порадовала Уголек, которую я впервые выпустила побегать. Вырвавшаяся на волю пантера огромными прыжками носилась по полю, вспахивая наметенные сугробы, взбиралась на вертикально врытые бревна, чтобы потом спрыгнуть мне под ноги и ткнуться в лицо жесткими усами. По-моему, она впервые увидела снег. Я еле уговорила кошку вернуться в клетку, клятвенно пообещав выгулять ее еще и вечером.
– Лира! – постучал в дверь ванной Тимар.
– М-м-м? – сонно пробурчала я. Ненавижу зиму. Эти короткие дни, почти полное отсутствие солнца, стылый ветер с гор, сменяющийся сырыми циклонами, просто убивали меня. Волосы выглядели соломой, физиономия и руки трескались. Я была готова поклясться, что кожа впитывает воду, в которую я вбухала чуть ли не треть бутылки драгоценного аргонового масла.
– Мы сегодня завтракаем с его сиятельством, не задерживайся.
– Во сколько? – пробормотала я, борясь с дремотой. Организм при виде вечных сумерек за окном категорически отказывался верить, что наступило утро.