– Лира, открой.
Я замерла, делая вид, что меня здесь нет.
– Лира!
И удар.
– Открой, или я выломаю эту лярвину дверь!
Я попятилась, пытаясь скрыться в ванной.
С громким треском сломался засов, зазвенела, катясь по плитам, удерживавшая его металлическая скоба. В спальне было темно, и силуэт Йарры, освещенный факелами из коридора, показался огромным.
– Регулы, значит, – сказал он, плотно прикрывая дверь. – Маленькая врушка!
Между нами был круглый стол, и я отступала вокруг него, не подпуская графа.
– В кошки-мышки хочешь поиграть? – Я не могла разглядеть его лицо в темноте, но голос не сулил ничего хорошего. И к двери он меня больше не подпускал, стоя так, что она постоянно оказывалась у него за спиной. А потом Йарра, оттолкнувшись рукой, проскользил на бедре по столешнице, свалив вазу с цветами, и схватил меня в охапку, зажимая рот.
– Хитрая Лира, – выдохнул он мне в ухо. – Надеялась обмануть меня?
Я брыкалась, лягнула его, мыча бессвязные проклятия.
Йарра охнул и выругался. Перекинул меня через плечо и понес к кровати Тимара, бросил на матрас, навалился, удерживая на месте.
– Значит, хочешь по-плохому?
– Ненавижу вас! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!.. Будьте вы прокляты!
Сопротивление лишь распаляло графа.
– Шильда…
Йарра впился в мои губы, пытаясь снова поцеловать, и я укусила его – изо всех сил, до крови.
– Дрянь!
От пощечины потемнело в глазах. Треск разрываемой сорочки, табачное вино мужского дыхания, грубые руки, боль…
И вдруг все закончилось. Раздался знакомый, такой замечательный, практически родной свист бамбуковой палки и шлепок, с которым она опускается на голое тело. И еще раз. Йарра получил четыре удара, прежде чем скатился с меня, что-то крикнул на родном языке Роха, который я так и не удосужилась выучить.
Вместо ответа Учитель ударил его по щеке тыльной стороной ладони.
– Вон из моего дома! – заорал Йарра. – Чтоб я тебя здесь не видел!
– Ты стал зверь, Раду, – ответил островитянин. – Я уходить завтра. Сейчас я быть с Обезьянка. – И добавил: – Прикройся, Раду. В коридоре слуги.
От удара дверью с потолка посыпалась штукатурка – Йарра ушел.
– Спа… Спаси… бо… – завернувшись в простыню, я сползла на пол, всхлипывая, обняла колени старика.
– Не плакать, Обезьянка. Никогда не плакать и не показывать Раду слабость, иначе он растоптать тебя. Ты понимать?.. Хорошо. Тогда ложись спать. Сегодня я быть, а завтра ты справляться сама. У тебя начинаться сложная дни. Но ты сильная, ты справиться. Я знать, – сказал Наставник, погладив меня по волосам.
Сумрачное утро совсем не было добрым. Заутреню я пропустила, встречая рассвет танцем с лучами – последним перед отъездом Роха. Когда-то я была бы счастлива избавиться от старика, но сейчас понимала, что замок покидает единственный человек, который мог остановить Йарру.
Засов, который вчера сломал граф, был толщиной с мою руку.
Проводить Роха мне не позволили – стражники, пропустив островитянина, скрестили перед моим носом алебарды. Пожав плечами, я вернулась в замок. Тим еще не вернулся, и я позволила себе всласть пореветь, обнимаясь с подушкой. Светлые, ну что со мной не так? За что мне все это? За что боги прокляли меня флером?!
В дверь постучали. Я бы не удивилась, окажись это Йарра – как же, овечку никто не охраняет! – но раздался женский голос:
– Госпожа, его сиятельство велел вам передать…
И торопливый шорох шагов.
После вчерашнего все слуги как вымерли. Они прятались в убираемых комнатах, на кухне, стараясь не попадаться на глаза. И я их понимала – сама бы с удовольствием превратилась в невидимку.
Под дверью я обнаружила небольшую, в пару ладоней, шкатулку. Запертую. Хмыкнув, ощупала ее в поисках скрытых пружин, и, не найдя, засунула шпильку в замок. Внутри лежал символ Светлых – искристая четырехконечная звездочка на черном бархате. Такие носят все послушницы. Рядом – витая серебряная цепочка и записка: «Спящий амулет переноса. Активируется мысленным посылом «Сейчас!». Используй его в момент опасности». И приписка ниже: «Мы с Аланом будем ждать твоего возвращения».
Вот так просто, «мы с Аланом». Ни предостережений, ни угроз. Но почему-то сразу вспомнились виселицы вдоль дороги и головы дезертиров на кольях.
Я спрятала амулет на груди и начала переодеваться в уже опротивевший монастырский наряд: новая, взамен порванной, рубашка, панталоны из хлопчатобумажной ткани, новые нижние юбки, гладкое серое платье. Расчесала и стянула в плотные пучки волосы, надела чепец и опустила вуаль.
Под ложечкой противно сосало, но не от голода, а от волнения. Аппетита не было совсем, я лишь попила воды и лишний раз порадовалась частой вуали на лице, скрывающей припухшие губы. Надеюсь, принцесса живет в отдельной келье – синяки на руках и шее будет сложно объяснить ночными бдениями.
Уже стоя в дверях, я вернулась и сожгла записку Йарры, торопливо нацарапала новую, для Тима, что люблю его и буду скучать. А потом сожгла и ее – не хватало, чтобы еще и Тимар оказался за решеткой. Я перекинула плащ через руку и мысленно попрощалась с комнатой – удастся ли мне обвести Дойера вокруг пальца?
Отряд сопровождения уже ждал меня. Знакомый капитан почтительно поклонился, вслед за ним отсалютовала и его десятка – четыре лучника, шесть меченосцев. Солдаты поблескивали стальными кольчугами под горло, кроме основного оружия у каждого на бедре висел кинжал, а к седлу был приторочен арбалет. Как королевскую особу сопровождают, ей-богу.
Появился граф. Лично осмотрел каждого воина, подтянул подпруги Вороны, сам, подняв за талию, посадил меня в седло. Дамское, демоны побери! Под глазом у Йарры красовался отличный синяк, прокушенная губа распухла, и солдаты старались не смотреть ему в лицо.
– Амулеты переноса, – положил он на ладонь капитану два заряженных авантюрина. – Берегите госпожу, Левайр!
– Да, мой господин! – стукнул себя в грудь капитан.
– Все, отправляйтесь. Удачи, Лаура.
Я не шевельнулась. Больше всего я хотела, чтобы на месте Йарры был Тим. Именно его спокойных, чуть насмешливых напутствий мне сейчас не хватало, только он умел иронично поднимать бровь, одновременно выдавая: «Не пытайся казаться глупее, чем ты есть на самом деле!» Однажды я слышала, как Тим говорил это Алану, правда, сдобрив смачным «Задницу в горсть и пошел!». При мне таких выражений брат себе не позволял.
Ну что, Лира, попу в горсть и – здравствуй, Лизария!
Нет, не Лира.
Эстер.