Подходит Сергей Алексеевич:
– Вы меня узнаете?
– А как же… доктор (на тот момент я забыла, как его зовут).
– Как вас зовут? Кем работаете? А что это за работа? А две девушки были с вами – они кто? Дочери? Так. Сожмите мне руки. Хорошо. Вас что-то беспокоит? Где-нибудь болит?
– Очень тугой бинт, ослабьте, пожалуйста.
– Ну, потерпите, Лена. Так надо. – С. А. лезет пальцем под повязку: – Не такая уж и тугая. Потерпите, ладно? У хирургов такие руки, знаете… Вот так бинтуем. Крепко.
Зажатые повязкой уши болят, но я терплю.
Сестра:
– Что вы лезете руками в глаз!
– Я им не вижу. Он на месте?
– На месте, не беспокойтесь. Это просто отек. Вам что-нибудь нужно?
– Воды хочется и еще одно одеяло. Я спать хочу.
– Спать пока нельзя. Потерпите.
Сестра приносит воду и одеяло. Я разглядываю цветные декорации еще часа два, изредка задремывая.
Отвезли на МРТ, привезли с МРТ. Результаты хирургов удовлетворили, но спать все равно не дают.
– Вы меня слышите? Откройте глаза!
Наконец-то доктор убедился, что я не собираюсь умирать. Меня отвозят в реанимационное отделение и оставляют в покое.
– Вам что-нибудь нужно?
– Еще одно одеяло и воды.
Санитарка приносит третье одеяло. Она знает, что после наркоза больных знобит. Вода тепловатая, в банке трубочка от капельницы. Трубочку выкидываю – это ж для парализованных, а у меня мимо рта ничего не протечет.
Теперь можно и поспать. Вот только получится ли… В реанимации никогда не бывает темно – на ночь там немного приглушают свет. Со всех сторон пикают датчики пульса больных, справа работают дыхательные аппараты, слева шумит вентиляция, под потолком бегает приборчик давления. Звуки сливаются в равномерный гул, при желании можно услышать ритм и даже мелодию.
Заняться в отделении нечем. Можно только лежать, поворачиваться с боку на бок, осторожно поднимать ноги, размахивать руками, разглядывать ногти. Аудиокниги слушать нельзя, читать нельзя, личные вещи нельзя. Мобильники запрещены. Разговаривать с соседями тоже нельзя – слишком далеко друг от друга расположены кровати. Что можно? Питьевую воду и влажные салфетки.
Безделье и любопытство пробуждают исследовательский зуд. Место операции забинтовано. Но не загипсовано ведь. Поэтому я (через слой бинтов, не волнуйтеся, граждане) обследую область операции и обнаруживаю, что со времен доктора Булгакова технология проведения КТ не очень изменилась: «…Филипп Филиппович начал втыкать коловорот и высверливать в черепе Шарика маленькие дырочки… потом пилой невиданного фасона, сунув ее хвост в первую дырочку, начал пилить, как выпиливают дамский рукодельный ящик. Череп тихо визжал и трясся».
Наконец, я оставляю обследование собственного черепа и пытаюсь заснуть.
Операционное обезболивание постепенно прекращает свое действие. Отделенческие анальгетики на меня не действуют, равно как и димедрол. Боль вступает в силу.
Постепенно начинает болеть всё. Не просто всё, а ВСЁ. Даже межзубные промежутки совершенно здоровых зубов. Терпеть можно. Люди и не такое терпели, чем я лучше. Отвлечься тоже можно. На галлюцинации. Теперь они не только зрительные, появляются и осязательные, чувственные. Меня всю ночь ждут существа – то разноцветные, то совершенно черные, как из американского фильма «Привидение». Но все они – безликие. Если я закрываю глаза – остается абсолютно реальное ощущение, что они ждут. Вон на том месте. А теперь у монитора кто-то стоит. А сейчас у соседней кровати. Я чувствую их ожидание. Открываю глаза – нет никого. Опять наплывают сбоку. Останавливаются. Ждут. То цветные, то черные. Некто явно облокачивается на ноги. Медленно поворачиваю голову – пусто. И так всю ночь. Как внутри фантастического романа. Больно. Жутко. Под утро я подумала: «Господи Боже, Ты висел на кресте, Ты страшно мучился. Но Ты же умер после обеда. Вообще-то довольно скоро.
Ты – мужчина, а я – слабая женщина. Прости, но сколько еще терпеть?»
Просыпается отделение, забегали санитарки с тряпками. Плохие запахи, несвежее белье, немытые пациенты в отделении – это ЧП, подобное не допускается. За такое попадет не только санитарам. Вот и процедурная сестра Лена:
– Доброе утро. Ну как вы?
– Здравствуй, Лен. Позови врача. Плохо мне.
Опять каталка, стучащее МРТ, снотворное, операционная. Прихожу в себя от традиционной фразы моего спасителя Сергейалексеича: «Лена, вы меня узнаете?»
Постнаркозных видений на этот раз нет, только слабость и спать, конечно, хочется. Процедурная Лена достает амбарную книгу и начинает документировать операцию – записывать время, наименование, фамилии и прочие важные вещи.
Доктор сидит рядом на стуле, согнувшись и уронив руки на колени, и такая усталость в его позе… предельная. Нет, скорее – запредельная. Ведь он уже вторые сутки оперирует. «Сфотографировать бы его вот так. И фото назвать „Усталость“», – думаю я сквозь дрему.
Мне снится удивительно красивый сон. Необыкновенно красивый. За всю свою жизнь я ничего лучше не видела. Фантастические краски, фактуры, лица, цветы, нереально прекрасные звуки… В этом сне я побывала внутри французских комиксов и голливудских мультфильмов. Китайские шелковые вышивки. Японские гравюры. Изумрудный город, Карик и Валя, «Тайны природы» телеканала «Дискавери». «Честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим». Гендель, Глюк, Перголези. Пятый концерт Баха. Ария Снегурочки: «…Прощайте, все подруженьки, прощай, жених мой милый…» Таривердиев и Рыбников. «Пинк Флойда» не показали, но все равно – это было так прекрасно… и так недолго!
«Этот сон тебе Господь послал», – сказал мне потом искренне верующий друг. Я верю. Уж очень тот сон был прекрасен.
Потихоньку выплываю из прекрасного мира, в который меня пустили на короткое время волшебного сновидения. Осторожно потягиваюсь. Двигаться с такой же прытью, как и раньше, – нельзя, в голове начинает больно стучать. Пытаюсь приподняться… Это получается только на локтях. Выше – пока никак. В отделении время полдника. Санитарка, увидев, что я активно шевелюсь и сверкаю по сторонам единственным глазом, подходит ко мне:
– Проснулись? Будете есть?
– А что дают?
– Кефир и печенье.
Постоянная жажда немного утихла, но пить все равно хочется.
– Принесите кефир. И воды, воды, пожалуйста.
Вода с банке теплая с традиционной трубочкой от капельницы. Трубочку выкидываю, пью залпом.
– Печенья не хотите?
– Нет, спасибо.
Видимо, из-за того, что постоянно капают глюкозу, есть не хочется совсем. Ну и хорошо.