– До тридцати пяти я работала «воздух», лауреатств всяких мы с мужем наполучали, премий и титулов. Он крупный был, суровый такой эстонец. Я его черствость долго принимала за проявление мужественности, а жестокость на репетициях мне казалась упорством. Детство в детдоме научило радоваться малому и ценить семейные отношения. Даже тому, что он ронял меня довольно часто и сам же потом орал, я тут же находила оправдания. Пока однажды не упала из его рук особенно неудачно. Так, что пришлось отлеживаться сутки на конюшне. Благо был выходной, и муж уехал к своей матери.
Я лежала в свежем сене, а рядом расположились собаки. В коллективе работала известная дрессировщица, дама весьма элегантного возраста, величественная и строгая. Псы подчинялись ей беспрекословно, номер проходил под овации. Это было крепкое партнерство, построенное на взаимном уважении, я чувствовала, что только на уважении. Любить стареющую холодную леди было сложно даже огромным собачьим сердцам…
В выходные собаки гуляли по всей большой пустой конюшне. И вот я лежу, голова кружится, тошнит, странная слабость накатывает волнами, пригрелась среди разноцветных дружественных мохнатых боков и, кажется, уснула. А очнулась уже в больнице. Нарушения цикла были всегда, так что о беременности я и не подозревала. Ребенка хотела очень, но муж все откладывал, и я подчинялась. Спасли, но доктор сказал, что о детях можно забыть и что мне еще повезло: за несколько часов без сознания кровотечение постоянно усиливалось, и все сено подо мной промокло. Меня не нашли бы еще долго, если бы рабочие в тигрятнике не услышали, как колотятся в дверь конюшни и воют псы.
– После больницы я пропадала на псарне. Мои спасители окружали меня – те самые четыре замечательных пса превращались в мохнатые комки чистого восторга, я была облизана со всех сторон, почти затоптана дружественными лапами и очень счастлива. Старая дрессировщица наблюдала все это какое-то время и вдруг предложила купить у нее номер. Десять рабочих собак, реквизит, костюмы, клетки – всё. Она сказала, что уверена: у меня получится. И псы меня ЛЮБЯТ. А раз любят, то помогут. Любовь – всегда помощь.
Я побежала к мужу, но получила отказ. Но разве такой пустяк, как отсутствие денег, мог отменить чудо, которое меня ждало? В скупку и к подругам, которые давно просили уступить хоть что-то, улетели все драгоценности, но я отнесла половину нужной суммы старой дрессировщице. А тут исчез и муж – ему не нужна была бездетная женщина.
Собаки приняли меня сразу. С минимальным репетиционным периодом мы выпустили номер, я даже добавила несколько трюков. Никто не верил, что стая взрослых псов будет работать с новым человеком так быстро, но они работали! Работали с удовольствием. Номер вскоре стали приглашать в большие цирки, мы много гастролировали и я скорее, чем ожидала, вернула остаток долга старой актрисе.
Алдона дружила со своими собаками. Они подчинялись даже движению ее бровей, я видела это собственными глазами. Подчинялись совсем не потому, что боялись, нет. Просто очень ее любили. А она любила их.
Закончилась эта история замечательно. Через пару лет я узнала, что Алдона вышла замуж за хорошего человека – он приезжал делать прививки ее псам. И что все они – Алдона, ее муж и его сын, живут в большом доме где-то под Астраханью. И что псы живут с ними. И что у Алдоны и ее ветеринара теперь питомник.
«Питомник Волшебных Псов» – так он называется.
Многие артисты из нашего коллектива тогда брали у Алдоны щеночков. Гимнастка Оля тоже взяла беленького малыша. Наша добрая Оля…
Тугая проволока – штука особая. Вроде и невысоко – метра четыре от манежа, и не убьешься в случае чего, но страшно. Одна махонькая площадочка из никелированного металла ходит ходуном, вторая так же далеко, как Австралия, между ними натянута проволока толщиной в два пальца, на проволоке пляшет ангел.
Натуральная блондинка, с маленькой головкой на длиннющей беззащитной шейке, с огромными глазами и перламутровой розовой кожей, с точеным носиком, идеальной воздушной фигуркой и роскошным бюстом. Прибавьте к этому великолепию длинные ножки безупречной формы, и вы получите оружие массового поражения.
Ах, эти батманы – пируэты, эти сальто и шпагаты, этот круглый веер в руке, эти завитки светлых волос на шейке – ни у одной артистки не было стольких желающих подержать страховочную лонжу на выходе, как у Ольги. Но скоро лонжа стала оказываться исключительно в крепких руках Юрочки, вольтижера из группы наездников Александровых-Серж. Тоже красота – эти икры и бедра в трико, эта легкость и сила в тяжелых плечах, эти щелчки шамбарьера (кнут, которым направляют лошадей в манеже), в руках берейтора, эти взлетающие над крупом мчащейся лошади фигуры… Мальчики Серж были один в один – как богатыри у Пушкина. Но Юрка был лучше всех.
А если двое краше всех в округе, как же им не думать друг о друге? Тем более что Оле было ужжжасно много лет, аж двадцать пять, и она подумывала о муже.
И он появился. Жокей Юра достоялся на страховке Оленьки до того, что через три месяца ушел из своего номера и сел на репетиционный период, вводиться партнером в номер.
Оленька, выпускавшаяся из училища именно как эквилибристка на проволоке, чувствовала себя на ней так же комфортно, как вы себя – в любимом кресле. Три часа репетиций ежедневно, включая и выходной понедельник, были ее нормой. К моменту встречи с Юриком Оля была на канате одна. Партнерша, с которой они готовили и выпускали номер, забеременела и решила оставить ребенка. Все трюки, рассчитанные на двух девушек, пришлось отменить. А тут Юра. Просто подарок судьбы. Атлет, красавец, акробат и муж. Надо брать.
Но была проблема. Состояла она в том, что бесстрашный Юрка панически боялся тугой проволоки. Проработав несколько лет в коллективе жокеев, он запросто прыгал с манежа на галопирующую лошадь и становился верхним в пирамиду из пятерых акробатов, выстроенную на спинах скачущих лошадей, а это страшно даже наблюдать, но Юрка ухитрился всего пару раз ломать кости, установив своеобразный рекорд для жокеев, и считался везунчиком.
На канате везение иссякло. Юра брал в руки круглый веер (то, чем артист держит баланс), делал первый шажок по проклятой проволоке и впадал в ступор. Я наблюдала его муки с первой репетиции и потому знаю, сколько часов страха понадобилось, чтобы продвинуться на два метра. На дрожащих ногах Юрик продвигался приставными шажочками вперед, и лицо его выражало муку.
Получив доступ к благам цивилизации, мы, увы, перестали прислушиваться к своим сигнальным системам. Почти перестали. Мы больше не верим предчувствиям и говорим интуиции, которая бьется в истерике: «Да заткнись ты, идиотка параноидальная». И зря.
Но у Юры была Оленька, молодая жена, красавица и богиня, которая ОЧЕНЬ хотела ввести его в номер. И он старался.
А в курилке, где мы встречались часто, зализывая раны (я меняла пластырь на разбитых ладонях и охлаждала их в ведре с водой, а Юрка растирал прополисом свод стопы), он однажды сказал:
– Детка, эта проволока меня угробит. Я чуть ли не гажу под себя, все враждебно здесь… Ощущаю ее как клинок, по лезвию которого иду. А представь, если нога соскользнет? Евнухом жить?