Прихватив блок и кольца, профессор с Диком двинулись вглубь прерии. Эхина тоже хотела пойти с ними, но Хименс сказал, что ей лучше остаться, принять участие в приготовлении шашлыков, так как близится вечер, и что, кроме того, ему нужно поговорить с Ричардсоном тет‑а‑тет, и что разговор этот будет не для ее прелестных ушек.
Рослый, широкоплечий профессор, чуть пониже и пожиже в плечах худощавый Дик шли рядом, шли уверенно, не спеша, о чем‑то переговариваясь. И посвежевшая на природе миссис Сабрина Ричардсон долго стояла в одной позе, глядя им вслед, пока фигурки не уменьшились в размерах, не стали крошечными, а ее глаза не стали слезиться. Что‑то тревожное и смутное копошилось у нее в душе. А тут еще и эта казнь «Вдовушки», хоть и не живое‑то оно существо, но зачем же так издеваться над ним. И этот возглас профессора, что нужно ее Дику опять в скором времени ехать в какую‑то командировку. От прежней‑то еле очухался, вон и шрам на лице, чуть без глаза не остался, а опять же туда, в эту анафемскую командировку. Еще она подумала, что нужно бы и себе съездить на могилу к дочери и положить весенние цветы, — она так делала каждый год — но вот уже стала стара, немощна, и уже боязно далеко уезжать, лететь самолетом, ехать автобусом.
Разложив на траве гибкий кабель, покрытый каким‑то зеркальным веществом, какой‑то плетеной блестящей сеточкой, подключив к микрокоординатору концы его, они опустились тут же рядом на землю, разлеглись, вытянувшись блаженно, уставившись в высокое‑превысокое небо. Жаворонки пели свою вечную песенку, их трудно было сразу отыскать взглядом. Но и не это было главным. Просто было сейчас как никогда хорошо, было ощущение простора, вечности, силы. Они долго лежали молча, уйдя в себя, в свои потаенные думы; и их души, будто покинув органическую бренную оболочку, летали тоже там, в поднебесье, возле тех жаворонков, и посматривали вниз, на чьи‑то два распластавшиеся тела.
Солнце, будто чего‑то устыдившись, розовело, краснело, опускаясь ниже, потом прикрылось белой тучкой, выбросив из‑за нее на разведку прямые жгуты лучей, и те, убежав во все стороны, коснулись земли, на мгновение замерли так, словно вбирая в себя все запахи прерии и передавая их вверх, по своим световым трубам самому солнцу.
— Я вот что хотел тебе сказать, Дик, — начал глухо Хименс, скосив глаз на своего коллегу. — Раза два‑три тебе звонили какие‑то мне незнакомые люди. Спрашивали мистера Лорда. А один раз какая‑то девица сказала, что она от «Дже». Я понимаю, разные там тайны, конспирации и прочие игры… Но ты же не наивная Кэти, Дик! И кроме того, наши тевиды могут прослушивать люди из АНБ. А те могут передать сведения и в ФБР…
— Спасибо за предупреждение, шеф. Я и не знаю, кто бы это звонил. Вы не запомнили их лиц?
— Они стояли все как‑то за осветителями. Свет обрисовывал лишь их темные контуры. Трудно было разглядеть. Может сообщить в ФБР? Я бы мог позвонить сыну и…
— Нет, спасибо! Пустяки! Давайте обождем еще немного.
— Ну гляди, тебе виднее!.. Но мне бы не хотелось терять такого специалиста как ты, Дик. Поверь мне, ты мне стал как Семми Рикс. Я… — профессор замолчал, потом вдруг поменял тему разговора. — Что‑то мы с тобой заболтались, Дик. Пора приступать к перебросу, а то будем ночью бегать по плато Олбани и искать наш автобус. Солнце вон уже коснулось гор.
Дик еще раз проверил настройку аппаратуры, вызвал по переносной рации Грегори Волкера. Тот связался с лабораторией в Нью‑Йорке; там его отругал Брант, почему, мол, так долго не было сигнала, приказал теперь ждать: они уже успели аварийно сбросить всю накопленную энергию.
Хименс, чуть сгорбившись, встал в центр согнутого кольцом гибкого волнового кабеля. На свежей ярко‑зеленой траве блочок совмещения пространств краснел как дикий загадочный цветок. Профессор опять немного нервничал, хотя подобные эксперименты они уже и проводили ранее, еще месяц назад. Но то было в городском парке, до базового ГМП было недалеко.
Выдернув бесцеремонно у Хименса из‑за пояса охотничий нож, Дик отрезал от клубка несколько двухметровой длины толстых лесок, попривязывал их к кабелю и блочкам, чтобы потом не возвращаться сюда в потемках, другие концы их прикрепил к своему ремню и шагнул к профессору. Дик делал все это заученными движениями, автоматически, а в голове все еще крутились слова Хименса. Он никак еще не мог понять, как люди «Дже» вышли на него в Нью‑Йорке, если это, конечно, не шантаж, и что им понадобится.
— Хватит, Дик! Хватит возиться! Быстрее! — подгонял его профессор, вероятно, переживая, как бы там без них не выпили все сухое вино, выдержанное пятнадцать лет, ведь за каждую бутылку было уплачено по две сотни долларов.
Ричардсон сделал вид, что не слышит профессора, неторопливым движением поднял черную коробочку с вмонтированным в нее приборчиком, и стал всматриваться в шкалу. И когда фосфорическая стрелка приблизилась к красной точке, прижавшись еще сильнее к спине профессора, нажал на кнопку.
Притаившаяся неподалеку за круглым камнем молодая пума, слившаяся цветом шкуры с ним, видела, как на том месте, где она обнаружила лакомую добычу, внезапно вспыхнула синяя молния, осветив окрестности и ослепив ее, и двуногие существа исчезли. Пума сначала прыгнула туда, унюхивая влажным носом еще носившиеся в воздухе запахи крупной дичи, но затем чего‑то испугалась и шарахнулась в сторону и понеслась большими скачками к подножью гор, к реке, к чернеющим кустам.
Хименс до последнего момента таращил глаза, примечая все тонкости эксперимента, и ему показалось, что и он успел заметить какое‑то голубое свечение, как бывает обычно в темноте, в палатке, ночью, когда разламываешь кусочек сахара, и на изломах половинок мелькнет это призрачное свечение и еще что‑то красное, подвижное. Но скорее всего, это ему почудилось, ибо Дик утверждал потом, что ничего подобного он не наблюдал.
Шутка миссис Патриции Мун удалась. Они возникли внутри автобуса, в центре кое‑как свернутого кольцом кабеля разрыва пространства. Дик одной ногой стоял на кожаном сидении, набил на затылке обо что‑то шишку, а другой ногой елозил по сковородке, блестевшей на резиновом коврике. Хименсу было легче, он стоял весь в проходе, но с потолка к его носу свисал на леске обглоданный скелет крупной форели.
Их оглушил дружный регот подвыпившей компании. Коннет, Тони, Ленг и Грегори, возбужденные и красные, похлопывали их по спинам, что‑то кричали, перебивая друг друга, смеялись, обсуждая подробности задуманной миссис Патрицией шуточки с рыбой.
У костра профессор ознакомил женщин с основными этапами завтрашнего ответственного испытания ГМП. Он сказал, что Дик Ричардсон и Ленг Мун просятся первыми переместиться мгновенно в Нью‑Йорк.
— Я ему не разрешаю! — воскликнула тут же миссис Патриция.
— И я не позволю, — поднялась бабка Дика, зачем‑то сжимая кулачки. — Я сама полечу к Кэти.
Она так и сказала: «Полечу к Кэти». И чтобы развеять все сомнения, Сабрина Ричардсон сослалась на то, что она плохо переносит поездки в автобусе, ведь ей уже как‑никак, а перевалило за восемьдесят. Ее поддержала и миссис Патриция, а жена Грегори отговаривала.