* * *
Снова крупным планом высветилась распластанная на песке фигура Ричардсона. Тот что‑то поспешно делал, обматывал вокруг своего потного тела какой‑то черный кабель. Те же мешки с песком, а вот напарника жестокого бандита, того второго, желтого, с перевязанной головой, что‑то не видно. Наверное, уже успел куда‑то смыться. И правильно сделал. Нечего связываться с этим преступником.
Дика обступили немцы, позадирали вверх головы, что‑то там рассматривали. Переводчик из Эр‑би‑си чеканил слова:
— Этот англичанин обмочился, обер‑лейтенант! — гаркнул, по‑видимому, рослый рыжий немец, обращаясь к костлявому белобрысому типу в золотых очках.
— Они всегда так заканчивают, дорогой Винкель. Переверните его. Я хочу взглянуть на его рожу. Он уложил тридцать лучших наших солдат.
Тот, кого назвали Винкелем, подошел ближе к Дику и пнул его ботинком в бок. Потом ударил куда‑то в челюсть. Дик застонал, пошевелился, перевернулся на спину. Телерс высветил рыжего немца. Тот опять гаркнул:
— Этого типа нужно кастрировать, обер‑лейтенант!
— Да, Винкель. Так и сделайте. И отпустите. Посмотрим, как он побежит без лишнего груза к своей Мэри, ждущей его где‑то в Лондоне, в этом паршивом туманном городишке.
Обступившие Дика Ричардсона немцы зареготали, кто‑то уже нагнулся над ним, уже кто‑то стаскивал с него штаны. Дик уцепился в ремень. Чей‑то автомат бил его уже по рукам. Кровь окрасила в красное пальцы, стекала на живот.
— Леди и джентльмены, — вмешался Брюс Дженки, — небывалый успех! Все сорок пять каналов нашего телевидения транслируют сейчас программу телекомпании Эр‑би‑си!
Дженки смолк, будто захлебнувшись от восторга. Потом продолжил:
— Вы видите последние минуты преступника Дика Ричардсона. Он подозревается в убийстве девушки в Гаррисберге, в столице штата Пенсильвания, самого лучшего и образцового штата. Благодаря волевым действиям губернатора Ральфа Хилдбера, — пока губернатора, никто уже и не сомневается, что он скоро станет президентом, — там за три года не было ни одного преступления, если не считать этого. Дорогие телезрители! Напомню вам — телекомпания Эр‑би‑си впервые в мире ведет передачу из прошлых времен. В это прошлое лаборатория профессора Перри Хименса и забросила своего сотрудника, пытаясь спасти его от неминуемого электрического стула. И вот сейчас, как мне кажется, прошу прощения у леди, эти хулиганы фельдмаршала Эрвина Роммеля хотят ему что‑то отрезать. Мы не можем отключить нашу передачу. Мы просим слабонервных и брезгливых, а также женщин и детей, закрыть на некоторое время глаза. Только мужчины могут досмотреть печальные минуты жизни бандита Дика Ричардсона, его муки и страдания.
Брюс Дженки сделал паузу, как бы упиваясь сказанным и смакуя свою роль в этой сенсационной телепередаче. Что‑то сказал в микрофон, затем включил звук.
— Но, дорогие леди и джентльмены, Америка не покидает свою заблудшую овцу. И по просьбе кардинала Спелтмана мы передаем для Дика Ричардсона пятиминутную мессу из церкви святого Патрика, из его родной церкви, в которой он молился еще мальчиком, из Нью‑Йорка.
И он сложил перед пухлым круглым лицом ладони, как бы уже принявшись молиться, потом что‑то прошептав одними губами, извлек откуда‑то пластины‑кассеты, повернул их так, что стало видно название фирмы изготовителя: «Лоно божье».
— Уважаемые сограждане! Уважаемые граждане всей нашей необъятной Америки! Вы можете заказать и себе понравившуюся мессу фирмы «Лоно божье». Всего десять долларов и вы сделаете еще один шаг на пути к раю. Мессу можно заказать по тевиду 33‑99‑33. А теперь я обращаюсь к мистеру Ричардсону. Слушайте, Дик Ричардсон, святую мессу из церкви святого Патрика, слушайте и внемлите господу богу, ибо только он может спасти вашу душу!
Хор женщин вел мессу протяжно, отрешенно, самозабвенно. Камеры телерсов выдали на экраны Дика, фашистов, тянувшихся к нему, хватавших его за штаны и пытавшихся их стащить, расширенные от страха и ненависти глаза преступника. Кадр сменился пейзажной картинкой. Желтые пески на много миль вокруг, барханы, верблюжьи колючки, кое‑где серевшие среди песка. И снова зеленые мундирчики. Одна штанина была уже оторвана; бандита волочили по песку за другую штанину; он все прижимал к животу какие‑то оранжевые приборчики, болтавшиеся на концах черного кабеля, оставляя борозду в песке.
И когда рассвирепевший от настойчивого сопротивления этого паршивого англичанина рыжий немец замахнулся на того прикладом автомата, намереваясь, возможно, размозжить тому голову, — месса из церкви св. Патрика как раз достигла своего апогея; тоненькие женские голоса пели что‑то о роке, о конце света, а орган уже оседлал низкий регистр — Грегори Волкер опять сорвался и нажал на кнопку. Нажал он чуть раньше срока: накопитель энергии еще не вышел на заданную мощность. И застывшие у телевизоров зрители увидели, даже чуть отпрянув от неожиданности от экранов — как там, в пустыне, на том месте, где недавно лежал поверженный бандит, этот Ричардсон, вдруг ярко вспыхнуло бирюзовое свечение, не синее, не зеленое, а смесь того и другого, вспыхнуло и тут же погасло, а на песке уже никого не было. Бандит куда‑то исчез, словно провалился под землю или испарился на небеса. Еще с минуту телерсы показывали спины убегавших с высотки в панике фашистов, этих сверхчеловеков, сильных личностей, мечтавших когда‑то покорить весь цивилизованный мир.
Операторы Эр‑би‑си, бритоголовый и заморыш — выдали еще раз обстановку агрегатного зала, сверкающую никелем и кварцем конструкцию генератора ГМП, сидевших за пультами управления Уордена, Волкера, что‑то осматривающего Джойса. Потом камера перешла на профессора Хименса, тот склонился над лежащим на кушетке каким‑то загорелым полуголым человеком с перевязанной головой. Тот испуганно приподнялся, начал озираться, и все увидели, что это был араб, тот самый араб, что сбежал от Дика Ричардсона, оставив того одного у пулемета. Мелькнуло лицо жены убийцы, Кэти Ричардсон, бывшей террористки, как намекали некоторые газеты. Кэти, отворачивалась от камеры, заслоняла лицо рукой, потом вдруг разрыдалась и выбежала из лаборатории.
Телекамера как бы отдалялась от ГМП, люди уменьшались, обзор расширялся, но уже туманными расплывчатыми мелкими деталями, заполняя кадр. Раздался еще чей‑то приглушенный голос:
«Куда ты его отправил, Грегори?» «А черт его знает, куда!» — огрызнулся, видимо, тот, у кого спрашивали. Потом этот же голос начал бурчать, понося в хвост и гриву всех, и профессора Хименса, и кардинала Спелтмана, и губернатора Ральфа Хилдбера, и полицию, и даже комментатора Брюса Дженки. Но звучание все слабело и слабело, голос становился все тише и тише, пока и вовсе не пропал.
Преступник куда‑то пропал, и телекомпания Эр‑би‑си, чтобы чем‑то занять телезрителей, снова заполнила экраны рекламой зубного эликсира фирмы «Аполлон». Этот чудодейственный эликсир восстанавливает зубы, наращивает эмаль, залечивает все дырочки и шербинки. И другая девица, тоже с хорошо сложенной фигурой, поминутно улыбаясь, демонстрировала свои идеальные зубки. Она щебетала что‑то о своих зубах, заверяла всех, что пользуется только этим эликсиром, что… Она не досказала, как ее убрали с экрана, и появился опять Брюс Дженки.