"В чем отличие? — размышлял Пол, уже машинально оглядывая геометрические росчерки домов. — В короткое слово "секс" вмещается все пространство от рая до ада. И с каждой женщиной ты оказываешься на другой ступени. Я пошел вниз… Сначала добрался до самого верха, а теперь спускаюсь и буду спускаться до конца дней своих. Потому что такая вершина может быть только одна".
Он непроизвольно оглянулся в сторону аэропорта Хитроу. Каждый день оттуда улетали самолеты на Москву, и Полу ничего не стоило оказаться в одном из них. Он сам не мог понять, что ему так мешало. Ведь его задетое самолюбие уже излечилось. Она не прошла проверку и все равно осталась лучшей. Не святой, но — любимой. Что же мешало?
Отголосок сегодняшнего сна настиг Пола почти у ворот школы. "Стоп! Снято", — вновь выкрикнул невидимый Режиссер, и Пола тотчас осенило: "Вот! Вот чего я боюсь. Притащить его за собой. Прежде, чем вернуться в Россию, я должен избавиться от Режиссера".
Он присел прямо на траву, хотя было холодновато, и спросил себя: "Существует ли способ расправиться с ним так, чтобы самому остаться в живых?" В поисках ответа Пол комкал траву, и мысли мелькали такими же скользкими, лишенными жизни обрывками.
Кто-то окликнул его удивленно и радостно:
— Да неужели это Пол Бартон?
Он оглянулся через плечо и поспешно встал, увидев учительницу немецкого языка, которая, как ни странно, и в самом деле была немкой. Ее родители происходили из немцев Поволжья, и во время войны, еще детьми, оказались в Германии. Эмма родилась там, а замуж вышла за англичанина, который увез ее в Лондон. С Полом они сдружились, когда он выяснил ее русские корни и сразу почувствовал интерес к коллеге, на которую еще вчера не обращал внимания. Он расспрашивал ее о России, но ни разу не смог объяснить, почему она так его влечет. В этом было некое тайное предопределение, путь, намеченный Богом, по которому движешься беспрекословно, не задавая вопросов. Так человек внезапно выходит из дома, хотя собирался провести вечер у телевизора, и оказывается сбитым машиной на какой-нибудь проселочной дороге, где они проходят раз в сутки. Прослышав о таком, люди суеверно кивают и говорят: "Судьба".
Примерно то же чувствовал Пол Бартон по отношению к России. Он даже побывал в Пушкинском доме на Лэдброк-гроув, где его встретили приветливо, хотя и с некоторым удивлением. Прослушав выступление приехавшего из Петербурга поэта, Пол еще больше уверился в мысли, что должен попасть в Россию. Такова была его судьба, и от его воли уже ничего не зависело.
И он попал туда.
Теперь пришел черед Эмме Вайз пытать его расспросами о той далекой стране, что отчасти была ее родиной. Она уселась рядом с Полом на выхоложенной лужайке и откинула длинные светлые волосы. Нетерпение так и светилось на ее розовом курносом лице.
— Ну же, Пол! Какая она? Почему вы так быстро вернулись? Она в самом деле так ужасна, как все говорят?
— Здравствуйте, Эмма, — сказал Пол и улыбнулся. Он действительно рад был ее видеть, потому что Эмма несла в себе свет, который почему-то мало кто замечал. Учителя ее недолюбливали, как, впрочем, и всех "переселенцев". Глядя на нее, Пол попытался представить, как чувствовала бы себя здесь его юная русская жена. Конечно, он не дал бы ее в обиду, и все же…
— Что же вы молчите, Пол?! — взмолилась Эмма. — Неужели все было так плохо?
"Все было замечательно…" Как складно, почти без запинки, произнес он эту фразу, от которой тусклое сибирское утро совсем померкло, а пять родинок побледнели. Он сказал ей то, что обычно говорят наутро случайным женщинам, и даже тем самым тоном, которым это говорят. И она сразу все поняла и покорно отступила в толпу теней, когда-либо прошедших через жизнь Пола, чтобы слиться с ними и не мозолить ему глаза. Почему-то он осознал это лишь сейчас, глядя на мягко вылепленное лицо с крупными порами, которое всегда было приятно ему, но никогда не нравилось. Эмма ничуть не была похожа на его русскую звездочку, и все же чем-то неуловимо напоминала ее. Наверное, тем, что умела излучать свет…
— Эмма, — вдруг сказал он совсем не то, что собирался, — я влюбился. По уши. Как мальчишка. Или как старый дурак. Вы — женщина, посоветуйте, что мне делать?
Она заливисто захохотала, потом опомнилась и прикусила тонкую губу.
— Пол, неужели вы не знаете, что делают в таких случаях?
— Это — не такой случай, — терпеливо сказал Пол и понял, что ничего не сумеет объяснить. — Это ни с чем не сравнимый случай…
Эмма поглядела на него почти с материнской жалостью и вздохнула:
— Пол, вы как ребенок… Уж вам ли не знать, что каждому влюбленному его история кажется неповторимой?
"Она не понимает, — с бессилием подумал Пол. — Никто не поймет…"
Разглядывая узенькие, будто съежившиеся от холода травинки, он вяло пообещал:
— Я расскажу вам о России. Потом, ладно? Вот только немного приду в себя.
— Почему вы не привезли ее с собой, Пол?
Он поглядел в позеленевшие от сочувствия глаза и промолчал. Чтобы ответить, Пол должен был рассказать и о своих фильмах, и о наркотиках, и о Режиссере, и о коттеджах в сосновом лесу… И все это послужило бы только прологом к той бесконечной истории, которая могла дать ответ.
— Как вам живется в Англии? — спросил он. — Вы быстро освоились?
— Конечно, — с некоторым недоумением ответила Эмма. — Мне все тут сразу понравилось. Я ведь не одна приехала. Это одному тяжело… Правда, Пол? За своим мужем я отправилась бы даже на Аляску. Да-да, не смейтесь! Человек ведь может быть счастлив только с другим человеком, а не со страной.
Подождав ответных слов, Эмма осторожно спросила:
— Она не захотела покинуть свою Россию?
— Нет, — уверенно возразил Пол. — Она тоже готова была на Аляску… Эмма, я все испортил! Я просто-напросто сломал ей жизнь… В двадцать два года.
Эмма даже головой тряхнула, решив, что ослышалась:
— Сколько ей?
— Двадцать два, — уныло повторил он. — Совсем свихнулся, да? Я тоже так думаю.
— Так дело в этом?
— И не в этом. Я не ощущал этой разницы. Кажется, и она тоже. Дело во мне. Я — чудовище, Эмма, вот в чем дело!
Ее неяркие губы вдруг разошлись в улыбке:
— А знаете, Пол, говорят, когда тебе снится чудовище, нужно спросить у него имя. Вы не пробовали? Может, оно исчезнет?
— Вряд ли, — мрачно отозвался он. — Ведь оно мне не снится. Оно живет во мне. И то и дело вылезает наружу. Я борюсь с ним уже целую жизнь, а все без толку…
Задумчиво подергав длинную прядь, Эмма с надеждой предположила:
— А может, не стоит с ним бороться? Может, вы как-нибудь договоритесь?
— О нет! — воскликнул Пол. — С ним? Нет, с ним не договоришься.
— А вы пробовали?
Он решительно остановил: