— Но тогда вы убежите, — возразил он.
— Странно, что вы желаете говорить с той, которая… которая вас ненавидит!
— Это не так, дитя мое. Вы не ненавидите меня.
— Ненавижу! Ненавижу!
— Но зачем же тогда, черт возьми, вы играете бедным Данджерфилдом? Чтобы подразнить меня?
Это было уж слишком, и Доминика ударила его по улыбающимся губам.
Она сразу же почувствовала, как забилось сердце в груди, и пожалела о содеянном, так как Бовалле моментально схватил ее руки и отвел их ей за спину. Девушка взглянула на него с испугом и вызовом и увидела, что он все еще смеется.
— Как вы думаете, чего вы заслуживаете сейчас? — спросил Бовалле.
Прибегнув к своему самому сильному оружию, она расплакалась. Ее немедленно освободили.
— Ну что вы, моя дорогая! — с упреком произнес Бовалле. — Зачем же плакать? Разве я такое уж чудовище? Я только хотел вас подразнить, дитя мое! Взгляните на меня! Нет, улыбнитесь! Видите, я готов целовать край вашего платья! Только не плачьте!
Он встал перед ней на колено. Потрясенная, Доминика взглянула на его склоненную голову и вдруг услышала приближающиеся шаги. Кто-то поднимался по трапу со шкафута. Легким движением она коснулась курчавых волос Бовалле.
— О, не надо! Кто-то идет. Встаньте, да встаньте же!
На трапе показался шкипер, и Бовалле вскочил на ноги и быстро шагнул вперед, чтобы заслонить Доминику от этого достойного джентльмена.
Теперь она легко могла сбежать вниз, так как внимание сэра Николаса отвлек его шкипер и путь был свободен. Донья Доминика отступила к фальшборту, насухо вытерла глаза и стояла там, глядя на море.
Через одну-две минуты послышались шаги удалявшегося шкипера и более легкие шаги, приближавшиеся к ней. Пальцы Бовалле дотронулись до ее пальцев, лежавших на поручне.
— Простите крикливого грубияна, — попросил он.
Его тон покорил ее. На щеке появилась и исчезла ямочка.
— Вы чудовищно обращаетесь со мной, — пожаловалась Доминика.
— Но вы не ненавидите меня?
— Не завидую я той даме, которая станет вашей женой, — сказала она, не ответив на вопрос.
— Ну, разумеется, с чего бы вам ей завидовать?
Доминика внимательно посмотрела на него, покраснела и отвернулась.
— Не понимаю, сеньор, как вас терпят английские леди.
Бовалле весело взглянул на нее:
— Но я не предоставлял им случая терпеть меня, сеньора.
Доминика повернулась к нему.
— Ни за что не поверю, что вы хоть раз упустили возможность поволочиться! — произнесла она с горячностью. — Не сомневаюсь, что вы довольно низкого мнения о женщинах!
— Я высокого мнения о вас, дитя мое.
Она презрительно рассмеялась:
— Да, вам не откажешь в ловкости. Наверное, вот так вы ведете себя с английскими дамами?
— Нет, дорогая, я веду себя с ними вот так, — ответил сэр Николас и быстро поцеловал ее.
Доминика поперхнулась, резко оттолкнула его и сбежала по трапу к себе в каюту. Там она увидела свою служанку и сразу же почувствовала, что лицо у нее горит, а волосы растрепались. Заметив, что глаза госпожи мечут молнии, Мария со свирепым видом уперла руки в бока.
— Этот негодяй! — грозно воскликнула она. — Он оскорбил вас, сеньорита? Он осмелился прикоснуться к вам?
Доминика кусала платок, взор ее блуждал. Наконец она смущенно рассмеялась и сказала:
— Он поцеловал меня.
— Я ему глаза выцарапаю! — пообещала Мария и двинулась к дверям.
— Глупая! Стой! — приказала Доминика.
— Теперь я буду вашей дуэньей, сеньорита, и вы без меня и шагу не сделаете, — сказала Мария.
Доминика топнула ногой.
— О, ты ничего не понимаешь! Я хотела, чтобы он меня поцеловал!
У Марии отвисла челюсть.
— Сеньорита!
Доминика издала легкий смешок.
— Он клянется, что приедет за мной в Испанию. Если бы только он осмелился!
— Сеньорита, даже англичанин не может быть таким дураком.
— Увы, это так! — вздохнула Доминика. — Но если бы он приехал… о, я заражаюсь его безумием!
Она взглянула в крошечное зеркало, висевшее у нее на поясе, нахмурилась и стала поправлять прическу. Одно-два движения — и выбившиеся локоны послушно улеглись под сеткой. Она опустила зеркальце, покраснела под взглядом Марии, которая все еще с удивлением смотрела на нее, и отправилась навестить отца.
В его каюте Доминика встретила Джошуа Диммока, громогласно расхваливавшего достоинства своих щепок от виселицы. Он втайне надеялся, что с их помощью дон Мануэль протянет по крайней мере до той минуты, когда его высадят на сушу.
Дон Мануэль устало взглянул на дочь.
— Неужели здесь нет никого, кто избавил бы меня от этого идиота? — спросил он.
Джошуа попытался прибегнуть к уговорам:
— Взгляните, сеньор, они у меня зашиты в мешочек. Я купил их у одного святого человека, сведущего в этих делах. Если бы вы надели их на шею, я мог бы поручиться, что вам станет легче.
— Бартоломео, открой пошире дверь, — приказал дон Мануэль. — А теперь, малый, уходи отсюда!
— Достопочтенный сеньор…
Бартоломео с поклонами отступил от открытой двери. В ушах Доминики раздался голос, который, как ей казалось, вобрал в себя весь солнечный свет и соленый ветер этих чудесных дней, проведенных на море:
— В чем дело?
На пороге стоял сэр Николас.
Дон Мануэль приподнялся на локте.
— Сеньор, как вы вовремя! Избавьте меня от своего слуги с его мерзкими щепками от виселицы!
Бовалле быстро вошел, взглянул на Джошуа, с обиженным видом стоявшего возле койки, и, схватив его за шиворот, вышвырнул из каюты. Затем он ногой захлопнул дверь и взглянул на дона Мануэля:
— Могу я что-нибудь еще сделать для вас, сеньор? Вам стоит только сказать.
Дон Мануэль откинулся на подушки и усмехнулся:
— Вы скоры на расправу, сеньор.
— Но, с вашего позволения, перейдем к делу. Я зашел узнать, как вы себя сегодня чувствуете. Вас еще мучает лихорадка?
— Немного.
Дон Мануэль предостерегающе нахмурился, и Бовалле повернул голову, чтобы узнать, что послужило тому причиной. Доминика с чопорным видом застыла у стола.
Просто невозможно никуда зайти, чтобы не столкнуться с этим ужасным человеком! Единственное безопасное место — собственная каюта. Она величественно проследовала к дверям. Бартоломео кинулся открывать, но его отстранила небрежная рука. Сэр Николас широко распахнул дверь, и Доминика поспешно вышла.