Парень поднял брови, и Фрэнки вдруг поняла, что ее мама была права насчет бикини. Оно не могло сойти за одежду. И вот она стоит в одном белье и разговаривает с мальчиком.

Строго говоря, даже меньше, чем в обычном белье.

С симпатичным мальчиком.

– В каком ты классе? – спросила она. Просто чтобы поговорить о чем-то обыденном.

– Перешел в двенадцатый. А ты?

– В десятом.

– Да ты еще младенец!

– Ой, не надо.

– Ладно, – пожал он плечами. – Я думал, ты старше.

– Как видишь, нет.

– А где ты учишься?

– Моя школа на севере Массачусетса, – ответила Фрэнки. Ученики Алабастер всегда так отвечают, чтобы не хвастаться тем, что учатся в самой дорогой школе с самыми строгими требованиями. Точно так же как студенты Йеля говорят, что учатся в колледже в Нью-Хейвене.

– А где конкретно? – уточнил он.

– А ты что, знаешь север Массачусетса?

– Немного. Я учусь в Лендмарк, в Нью-Йорке.

– О.

– Теперь ты передо мной в долгу. Где ты учишься?

– Школа называется Алабастер.

– Вау! – Парень широко улыбнулся.

– В чем дело?

– Да ладно. Все слышали про Алабастер. Эксетер, Эндовер, Алабастер – тройка лучших школ.

– Вроде того. – Фрэнки покраснела.

– Я приехал сюда только на вечер. Из города, – сказал парень.

– Один?

Он пожал плечами.

– Да, поругался с родильным отделением.

– С чем?

– С матерью. Родители, родильное отделение, все такое.

– Ты поругался с матерью и приехал сюда отбирать мороженое у девушек?

– Вроде того.

В сумке Фрэнки завибрировал телефон.

– Кстати о матерях, – девушка открыла телефон. – Моя уже в ярости.

– Где ты? – требовательно спросила Рут. – Я иду по набережной, и тебя нигде нет.

– Я у киоска с мороженым. А что?

– Поли-младший наступил на медузу. Мы собираемся уходить. У какого киоска? Тут их как минимум пять.

– Погоди. – Фрэнки не хотела, чтобы ее мать видела этого парня. Этого странного интересного парня, с которым ей, наверное, не следовало говорить. С другой стороны, ей не хотелось, чтобы и он видел Рут. – Она дергает за поводок, – пояснила она и протянула руку: – Мне надо бежать.

Его рукопожатие оказалось сильным, а рука – теплой.

– Удачи в школе, – кивнул незнакомец. – Может быть, увидимся.

– Фрэнки? Фрэнки! С кем ты разговариваешь? – рявкнула Рут в телефоне.

– Не увидимся, – рассмеялась Фрэнки, разворачиваясь, чтобы уйти. – Ты же живешь в Нью-Йорке.

– Может быть, а может быть и нет, – бросил он ей вслед. – Ты сказала, Алабастер, так?

– Так.

– Тогда ладно.

– Мне пора. – Фрэнки снова поднесла телефон к уху. – Мама, я уже иду обратно. Буду через пять минут. Успокойся, пожалуйста.

– Пока! – крикнул ей парень.

– Надеюсь, мороженое тебе понравилось! – откликнулась Фрэнки.

– Я больше люблю ванильное! – заорал он в ответ.

Когда она снова к нему повернулась, он уже исчез.

Старик

Отец Фрэнки, Франклин, мечтал о сыне, чтобы назвать его в свою честь. Тем не менее он понимал, что, поскольку Рут исполнилось уже сорок два, когда родилась Фрэнки, сына ему не дождаться. Тогда он решил, что назовет дочь самым похожим именем, какое сможет придумать. В итоге они назвали ее Фрэнсис, а потом имя сократили до Фрэнки.

Фрэнк-старший стал Фрэнком-старшим, что его вполне устраивало.

Когда Фрэнки было пять, родители развелись. Рут считала, что Фрэнк-старший недостаточно высоко оценивает ее умственные способности и личные достижения. Фрэнка-старшего (васпа-атеиста) раздражало, что Рут, иудейка, неукоснительно соблюдает все предписания и традиции своей религии. Кроме того, он считал, что необходимость поддерживать отношения с двумя маленькими девочками и эксцентричной женой мешала ему достичь совершенства в гольфе и медицинской карьере (не настолько блестящей, как ему бы хотелось). После развода Рут забрала детей и переехала к семье в Нью-Джерси, а Фрэнк-старший остался в Бостоне, ежемесячно навещая дочерей и оплачивая счета из частной школы.

Старший Бэнкс специализировался на болезнях легких. Но на самом деле его куда больше занимало общение с товарищами по Лиге плюща, чем недуги пациентов. Он учился в Алабастер (в то время, когда школа была еще полностью мужской), а потом в Гарварде – так же, как и его отец в свое время закончил Алабастер и Гарвард.

«Стариком» обычно называют бывшего однокашника, но, по мнению, сложившемуся у Фрэнки задолго до того, как она так резко поумнела, ее отец так и не стал бывшим. Годы, проведенные в школе, все еще играли слишком большую роль в его жизни, в том, как он сам себя воспринимал. Те, с кем он учился, оставались его ближайшими друзьями. Он играл с ними в гольф, приглашал выпить, отдыхал в их загородных домах. Он рекомендовал их на должности, а они отправляли к нему пациентов и приглашали в попечительские советы. Эти люди сводили его с другими людьми.

Через десять лет после развода его медицинская практика стала приносить намного больше дохода.

По дороге в Алабастер Фрэнки с матерью заехали в Бостон за Фрэнком-старшим. Он не принимал особого участия в жизни дочери, но отказаться от возможности прогуляться по кампусу и вспомнить славные деньки не мог. Всю дорогу до школы они с Рут сохраняли напряженное и неискреннее перемирие.

Сидя за рулем, Фрэнк-старший рассказывал о том, как катался на коньках на пруду и ходил на футбольные матчи.

– Это лучшие годы твоей жизни, – вещал он. – Сейчас ты заводишь друзей, которые останутся с тобой до конца жизни. Эти люди устроят тебя на работу, а ты устроишь на работу их. Эти связи дадут тебе возможности, Заинька. Возможности.

Рут вздохнула:

– Нет, правда, Фрэнк. Мир стал намного демократичнее.

– Если мир меняется, – фыркнул он, – то почему же я плачу за Алабастер?

– Чтобы дать ей образование?

– Я плачу не за образование. Его можно получить куда дешевле, чем за десять тысяч в год. Я плачу за связи.

Мать Фрэнки пожала плечами.

– Я просто хотела сказать, чтобы ты на нее не давил. Пусть Зайка сама разберется.

– Эй, мам, – раздался голос Фрэнки с заднего сиденья. – Я тоже умею говорить.

Фрэнк-старший сделал глоток кофе из термоса: