Я внимательно смотрела на собеседницу.
– А еще что-нибудь не можете припомнить? Может, кто-то работал в поместье в те годы и показался вам странным?
– Ну, там была домоправительница, экономка, – усмехнулась она. – Как ее звали? Миссис…
– Диллоуэй?
– Да, точно. У меня от нее мурашки по коже. Прожить в этом старом доме семьдесят лет! Она наверняка что-то скрывает.
– Она была очень привязана к леди Анне Ливингстон, – сказала я. – Вот почему остается здесь все эти годы. Она присматривает за ее садом.
– Это она вам сказала?
– Да. И, я полагаю, это правда.
– Тогда почему же она ходатайствовала, чтобы акт вскрытия леди Анны остался в тайне?
– Что?! – Чтобы не упасть, я схватилась за край конторки.
– Сядьте, – сказала Мэйв. – Пойду посмотрю, не смогу ли достать это дело.
Вскоре она вернулась с конвертом.
– Вы не поверите, но судья удовлетворил ее просьбу. Документы запечатаны, но здесь вы можете увидеть само ходатайство. – Она показала мне фотокопию. – Вот. Внизу ее подпись.
Следующий час я бродила по улице, пытаясь осмыслить все, о чем говорила мне миссис Диллоуэй. Если она так любила леди Анну, если хотела защитить ее, почему же она решила скрыть правду о ее смерти?
Я шла по тротуару, пока не дошла до маленького сквера на краю города. Рядом играли дети. Услышав их смех, я посмотрела на двух маленьких девочек, взлетающих в воздух на качелях. Счастливые. Беззаботные.
* * *
Пятнадцать лет назад
– Аманда! – кричал мальчик.
Продирая глаза, я вскочила с кушетки. Сколько я проспала? Тетя Джин, отправляясь на очередной сабантуй, просила меня присмотреть за Майлзом. Она должна была вернуться еще вчера, но не вернулась. Я бросилась в спальню, но на раскладушке рядом с кроватью тети малыша не было. Смятое одеяло с Большой Птицей [12] валялось на дощатом полу.
– Аманда! – снова раздался крик.
На этот раз я подбежала к окну и выглянула через пожарный выход на аллею внизу, где какой-то добрый жилец много лет назад установил алюминиевые качели. У меня захватило дыхание. Шон. Он раскачивал малыша слишком сильно. Ручки Майлза изо всей силы ухватились за ржавые цепи.
– Прекрати! – закричала я в открытое окно. – Шон, он же сейчас упадет!
Я быстро обулась и схватила куртку, вздрогнув, когда рукав задел за запястье – ожог от сигареты, который оставил Шон прошлой ночью.
– Майлз, я иду! – крикнула я, спускаясь вниз по пожарной лестнице и кляня себя, что проспала. Шон мог мучить меня, но я не позволю ему искалечить малыша.
Оказавшись на улице, я свернула за угол в аллею, где старые рахитичные качели грозили вот-вот опрокинуться вместе с Майлзом.
– Аманда! – кричал он. – На помощь!
– Прекрати, Шон! – кричала я.
– Ну-ну-ну, и что ты сделаешь? – ухмыльнулся он.
– Ради бога! Он сейчас упадет.
Я возненавидела тетю Джин за то, что оставляла нас с этим монстром. Майлз, которому едва исполнилось три годика, взлетал в воздух. Я смотрела на его ножки. Еще несколько мгновений, и он упадет. У него не хватало сил держаться. Он сползал с сиденья.
– Смотри, он снова обдулся, – со смехом сказал Шон. – Посмотрим, как долго он продержится.
– Прекрати! – крикнула я, пытаясь оттащить его от качелей.
– Вопрос в цене, – ответил он, отпихнув меня. – Ты знаешь, что я люблю.
– Я тебя видеть не могу, – сказала я, содрогнувшись, а потом сжала зубы. – Не смей прикасаться ко мне!
Следующие мгновения напоминали замедленное кино. Рука Шона коснулась спины Майлза. Последний крик малыша. Печаль, ужас и отчаяние в его взгляде, когда маленькое тельце взлетело в воздух, в панике махая руками и ногами. А потом его голова ударилась о бетон. Он лежал с раскрытыми глазами, и кровь текла из маленького носика. Лицо ребенка, никогда не знавшего любви, выражало ужас.
Я подбежала и прижала его головку к себе.
– Майлз! – рыдала я. – Милый, нет, нет, не умирай! Я здесь. Я здесь. Я не дам ему больше мучить тебя. Обещаю, – а он лежал, безжизненный, и я положила голову на его неподвижное тельце, а потом в злобе обернулась к Шону: – Ты убил его! – По моему лицу текли слезы. – Как ты мог?
Он с ухмылкой сложил руки на груди.
– Я ничего такого не сделал.
– Ты столкнул его. Ты знал, что он маленький и не удержится. – Когда я прикоснулась к щеке малыша, на моих руках осталась кровь. – Я иду в полицию.
Шон опустил руки и шагнул ко мне. Впервые я увидела его испуганным.
– Не пойдешь, – сказал он.
– Нет, пойду, – повторила я, скрипя зубами. – Тебе это так не пройдет.
Он рассмеялся.
– Ты не поняла. Это тебе так не пройдет.
– О чем это ты?
– Убийца. Джин оставила Майлза тебе, чтобы ты присматривала. А теперь у тебя на руках его кровь.
Я посмотрела на руки, покрытые свежей кровью Майлза.
– Нет, зря надеешься. Я расскажу в полиции, что случилось, и…
– Вопрос в том, кому они поверят. – Он улыбнулся, указывая на открытое окно на шестом этаже. – Я скажу, что он тебя выводил из себя, и ты спихнула его.
– Тебе не поверят. Ты лжец.
– Поверят. Вот посмотришь!
У меня задрожали руки. Неужели он прав?
Положив руку мне на талию, Шон проговорил:
– Вот что ты сделаешь. Ты поднимешься и возьмешь мусорный мешок.
– Нет, – заскулила я.
– Да. Как называется тот идиотский сад в Бронксе, где ты бесплатно работаешь?
– Ботанический сад, – еле дыша, ответила я.
Он кивнул:
– У тебя есть ключ?
– Есть, но я…
– Хорошо. Вечером, когда стемнеет, мы его там закопаем. Никто не узнает.
Сквозь слезы я посмотрела на улицу. Мир казался туманным, серым, чужим.
– А как же тетя Джин? – всхлипнула я. – А инспектор, который следит за Майлзом?
– Скажем, что мальчишка убежал, – усмехнулся Шон. На его верхней губе пробивались усики. – Приемные дети всегда убегают. Никто не станет волноваться.
– Нет, – сказала, – я этого не сделаю.
Он сжал крепче мою талию, мне стало больно. В этот момент я думала лишь о том, чтобы остановить его, остановить боль и отчаяние.
– Пожалуйста! Отпусти! – зарыдала я. – Мне больно.