Но вот песня кончается, миг покоя уносится прочь и сменяется тревогой. Я открываю глаза и вижу, что складной стул пуст. Оглядываюсь в одну сторону, в другую и пугаюсь, потому что Лэндона нигде не видно.
– Что, так плохо? – вслух спрашиваю я, хмуро глядя на палочки в руках.
– Нет, замечательно. – От его голоса за спиной я подскакиваю.
Разворачиваюсь на табуретке, роняю палочки и прижимаю руку к колотящемуся сердцу:
– Блин, ты меня напугал!
Он не смеется надо мной, даже не улыбается. Просто смотрит на меня с озадаченным, почти изумленным видом.
– Это было прекрасно, – говорит Лэндон решительно и проводит пальцами по моей скуле. – С днем рождения, Нова, – шепчет он, и веки у меня сами закрываются, а его рука опускается все ниже, по щеке, по шее, к воротнику рубашки. Он чуть оттягивает его, просовывает пальцы мне в лифчик, укладывая меня спиной на барабаны. Я сильно ударяюсь головой, но так поглощена ощущениями от того, как его большой палец ласкает мне соски, что не обращаю внимания на боль и звон в ушах.
Его тело нависает надо мной, он тянется губами к моим губам.
– Нова… я… – Лэндон пытается что-то сказать, и я заставляю веки подняться, хотя все тело протестует против этого. Наши взгляды встречаются, и на секунду мне кажется, он хочет сказать, что между нами все кончено: вид у него такой, будто он испуган, и борется с собой, и душа у него разрывается пополам. – Я люблю тебя, – шепчет он.
Я готова поклясться, что время остановилось.
– Я тоже люблю тебя, – говорю я, ни секунды не колеблясь.
Лэндон пытается улыбнуться, но улыбка тут же гаснет, и его губы соединяются с моими. Он целует меня, шарит руками по моему телу, пьет меня, пока в голове у меня все не заволакивает таким густым туманом, что я с трудом могу вспомнить свое имя. Какой замечательный день рождения!
Я знаю, что запомню его навсегда, потому что парень, с которым я хочу всегда быть вместе, наконец признался мне в любви.
* * *
Когда я открываю глаза, машина стоит на месте, а я лежу на заднем сиденье, и на лбу у меня какая-то бумажка. Я моргаю, ничего не понимая, сажусь прямо и снимаю бумажку со лба.
Милая Засоня,
когда оторвешь свою ленивую задницу от сиденья, ищи нас там, где палатки.
Делайла
Ах да, P. S. Не знаю, хочешь ли ты это слышать, но, по-моему, ты нравишься Куинтону. Впрочем, вряд ли тебе стоит на это как-то реагировать.
Покачав головой, я комкаю записку и сую ее в карман. Машина стоит у пустыря, заполненного людьми, которые толпятся вокруг огромной сцены на самой опушке леса. Там и барабаны, и усилители, и все музыкальные инструменты, о которых я когда-то мечтала, и огоньки рампы. Солнце жарит одуряюще, кожаные сиденья подо мной нагрелись, ноги сзади липкие от пота. В машине, кроме меня, никого, двери закрыты, и я гадаю: сколько же я так проспала?
В телефоне уже почти сел аккумулятор, и я выключаю его – все равно сигнала нет. Нужно было, наверное, позвонить маме перед отъездом и сказать, что уезжаю. Но я не позвонила, а теперь уже ничего не поделаешь.
Я сползаю на край сиденья, открываю дверь и выбираюсь из машины. Вытягиваю ноги, снимаю резинку с волос и распутываю их пальцами на ходу. Тут весело, чувствуется радостное возбуждение, я начинаю считать шаги, сворачивая в сторону и пробираясь между кучками людей, которые курят сигареты и пьют пиво. Понятия не имею, где тут палатки и есть ли они тут вообще.
«Сорок восемь… сорок девять… пятьдесят…»
У меня болит голова, а тут душно, пахнет потом, сигаретами и травкой. Я останавливаюсь, зеваю, поворачиваюсь кругом, стараясь собраться.
«Пятьдесят семь… пятьдесят восемь… пятьдесят девять…»
Сердце колотится, я прикладываю руку козырьком ко лбу, высматривая что-нибудь знакомое. Атмосфера уже давит на меня, а я всего три минуты как вышла из машины. Этого-то я и боялась.
– Эй! – Голос Куинтона словно обволакивает меня, и я, успокоенная, сразу прекращаю свой сумасшедший отсчет. Когда его руки оказываются у меня на бедрах, тело расслабляется еще больше – вот оно, то, что мне сейчас так необходимо.
Я убираю руку и оборачиваюсь, чтобы посмотреть на Куинтона. Вокруг глаз у него красные круги – не от травки, а от усталости, и несколько прядей темных волос стоят дыбом. В руке недопитая бутылка пива, а из кармана футболки выглядывает пачка сигарет.
– У тебя усталый вид, – говорю я громко, перекрывая голоса вокруг.
– Вымотался как черт, – признается он, наклоняясь ко мне, и изо рта у него пахнет пивом. Он заправляет прядь волос мне за ухо. – Не люблю я эти поездки. И спать в машине не могу.
Я прижимаюсь губами к его голове, пытаюсь не вдыхать его запах, но это невозможно.
– Тогда тебе надо где-то прилечь, что ли.
Куинтон качает головой, отступает на шаг и обводит рукой вокруг:
– И пропустить все веселье?
Я хмуро гляжу на толпу и снова собираю волосы в хвост, оставив несколько прядок вокруг лица. Достаю из заднего кармана вишневую помаду.
– Шумно очень, – говорю я, проводя помадой по губам, а Куинтон смотрит на меня, прищурив глаза, но тут, наверное, виновато солнце.
– Нова, это же концерт. – Он высовывает язык, облизывает губы, а потом запрокидывает голову и глотает пиво, мышцы у него на шее напрягаются. – Тут и должен быть шум и хаос.
Я сую помаду обратно в карман и обхватываю себя руками за плечи. Мимо проходит компания парней.
– А когда же начнется музыка? Мне кажется, тогда полегче будет.
– Как это? Музыка же еще громче. – Куинтон поднимает руку, почесывает лоб, и, глядя на его пальцы, я вспоминаю, как он трогал мой шрам в машине или, может, пульс щупал.
Я так и не поняла и не знаю, что лучше. Или он трогал шрам, а значит уже знает о том, что со мной случилось тогда в ванной, или щупал пульс, а это, по-моему, очень интимно и, хотя я не хочу себе в том признаваться, прекрасно, потому что – ну правда, кто так делает? Кто считает удары чужого сердца, как будто это что-то важное?
– Музыка меня успокаивает, особенно если песня знакомая, – говорю я, поднимаясь на цыпочки и придвигаясь к нему, чтобы не орать, перекрикивая шум толпы. – Я тогда сразу успокоюсь.
Лоб у Куинтона морщится, как будто он всерьез размышляет о чем-то, но он произносит только:
– Идем.
Кладет мне руку на плечи, притягивает к себе и идет мимо стоящих кучками людей, ведя меня за собой. Я обхватываю его торс руками, а вокруг ползут струйки дыма.
– Да, кстати, – начинает он, сворачивая в сторону, чтобы обойти два стоящих рядом пикапа, – Дилан здорово бесился из-за сиреневой палатки. – Куинтон довольно улыбается.