— Тюремная эпопея… — повторил вслух Эсмонд и улыбнулся, не сбавляя ход. — Что будешь делать, оказавшись на свободе, Томас? Опять начнешь играть в карты?
— Нет, что вы, мистер Мортис. Больше никакой игры. Я собираюсь бежать в Южную Америку… Но перед этим хочу навестить могилы моих родных, о погребении которых я даже не сумел позаботиться… — часы на руке Томаса показывали 19:03.
Услышав об этом, Мортис перестал улыбаться, продолжая двигаться по извилистому тоннелю, стены которого кое-где были обрушены вследствие износа укрепляющей конструкции.
— Да, — промолвил он, озираясь на безэмоционального Владимира, бредущего рядом, — надо тоже навестить могилу папаши Рэкса. Уж не знаю, увижу ли я еще раз родные края…
Внезапно свет потух, оставив идущих заключенных в кромешной тьме.
— Что за херня… — произнес Мортис, инстинктивно посмотрев на потолок.
Глухой удар и последовавший звук падающего тела заставили Эсмонда резко обернуться. Сделав шаг назад, он инстинктивно встал в боевую стойку и вытянул вперед левую руку, пытаясь понять, что происходит в кромешной тьме.
— Владимир, это ты? — Мортис вообще ничего не видел, поэтому совсем не контролировал ситуацию.
— Нет, это Томас ДиАнжело… — ответил ему знакомый голос из темноты. — Владимир, наверно, умер… Хотя…
До Эсмонда донесся звук глухих тяжелых ударов. Пытаясь сориентироваться в темноте, он, опираясь на слух, повернулся к источнику звука.
— Теперь точно умер… — Мортис услышал спокойный голос Томаса. — Не думаю, что человек, чья голова превратилась в расколотый орех, способен ответить вам, мистер Мортис. Но он ответил мне за то, что сделал с моею семьёй, причём, с вашей подачи…
Довольно крупный камень, брошенный Томасом, попал Эсмонду в лицо, заставив последнего дико взреветь от ярости.
— Я придушу тебя, ублюдок, — прокричал Мортис, размахивая в темноте руками.
Второй камень выбил нижний ряд зубов, превратив губы Эсмонда в кровавое месиво. Полностью дезориентированный, Мортис начал метаться из стороны в сторону, надеясь на то, что поймает обидчика, но следующий камень, просвистевший возле уха, был четким сигналом для Эсмонда, что он находится в проигрышной ситуации. Нащупав стену, Мортис, пыхтя, побежал вдоль неё, но, споткнувшись о булыжник, рухнул на последствия обвала.
Стержень обломанной стальной арматуры, торчащий из куска полуразрушенного бетона, пронзил бок Эсмонда. Боль скривила его лицо, покрыв лоб крупными каплями пота.
— Остроухий ублю — д — о — к, — проревел Мортис, схватив рукою штырь, — ты…
Но он не успел закончить фразу. Крупный булыжник, брошенный Томасом на голову Эсмонда, прервал жизнь прямого потомка Квинта Мудрого.
— Милейший, не могли бы вы забрать ту вазу, которая стоит в коридоре? — произнес Клаус, проведя кредитной картой по сканеру, закрепленному у швейцара на руке. — У меня ужаснейшая аллергия на эти цветы…
— Конечно, мистер Гуггенхайм, — ответил швейцар, получив щедрые чаевые. — Может, следует прислать персонал, чтобы они помогли вам разобрать вашу поклажу?
— Не стоит, — ответил Клаус, поглядывая на два больших сундука, стоявших в прихожей.
— Как пожелаете, — сказал швейцар и, поклонившись, вышел в холл, осторожно закрыв за собой двери.
Клаус огляделся по сторонам. Номер отеля «Центурион», куда только что въехал фон Эггерт, располагался на одиннадцатом этаже. В отделке интерьера, утопавшем в роскоши, преобладало сочетание яркой керамики и натурального дерева. Дорогая мебель, расставленная вдоль стен, придавала интерьеру номера аристократический шарм, а через высокие овальные окна, обрамленные плотными шелковыми занавесками, в номер проникал мягкий искусственный свет.
Подойдя к окну, Клаус обнаружил, что окна выходят во внутренний двор, в центре которого располагался огромный бассейн. Внутренний двор отеля, как и само здание, находилось под огромным серебристым куполом, в центре которого сияло искусственное солнце — огромный яркий шар белого цвета. Немного посмотрев на отдыхающих возле бассейна людей, фон Эггерт задернул с помощью пульта плотные шторы и, сняв с себя дорожный плащ, уселся на полосатую тахту. Посмотрев на часы, Клаус погрузился в свои мысли.
Луций Мнемоник. Именно этот человек, чьи апартаменты располагались по соседству с номером, в который въехал Клаус, занимал все мысли пожилого наёмного убийцы. Настало время решительных действий, так как суд над Уэйном Орокином должен будет состояться уже завтра. Слежка за Мнемоником, установленные жучки и непосредственный контакт — всё это дало немало полезной информации о его личности. Привычки, поведение, любимые фразы — всё то, что составляло личность Мнемоника, тщательно изучалось Клаусом. Он, согласно намеченной назавтра операции, должен будет спрятаться за личиной Луция. Да, план был очень дерзкий, но Клаус был не из тех, кто рисковал понапрасну. Его мрачный гений, сделав своим союзником эффект неожиданности, чётко и последовательно рассчитывал каждый этап операции.
Фон Эггерт потратил немало часов, изучая видеосъёмку Мнемоника, сделанную скрытой камерой. Труднее всего Клаусу давалась имитация характерной походки майора, но, приобретя определенные ортопедические вставки в обувь и немного потренировавшись, убийца всё же искусно вошел в роль, изредка развлекая «разученными манерами» членов подполья.
Другая проблема состояла в голосе. Но она решалась с помощью «голосового имитатора» — устройства, которое крепилось на кадык и влияло на тембр связок. Такие приспособления были распространены в театральной среде, которая, не без помощи технических средств, всегда старалась погрузить зрителя в реализм происходящего на сцене действия.
Но ещё больше реализма в театральном искусстве придавала «технология живой маски». Она позволяла очень точно копировать анатомическое строение лица и на его основе, с помощью многослойной диффузионной печати, создавать маски, учитывая физиологию самого актера. Конечно, театры метрополии переживали не лучшие времена, и чтобы сэкономить лишний цент всегда использовали дешевые полимеры. Но те материалы, которые находились вместе с оборудованием в двух сундуках, стоявших в прихожей номера Клауса, позволяли имитировать даже потливость человеческой кожи. Живая маска была недолговечна, — по прошествии двух суток она начинала блекнуть и деформироваться, но этого срока было достаточно для запланированной операции.
Луций Мнемоник, судя по всему, был постоянен в двух вещах: будучи в столице он всегда ночевал в своих апартаментах и ровно в одиннадцать часов вечера всегда вызывал к себе массажиста.
Клаус посмотрел на часы. Оставалось сорок минут, так что он решил заняться камерой наблюдения, расположенной в холле. Встав с тахты, фон Эггерт подошел к креслу и, взяв в руки плащ, достал из внутреннего кармана приспособление, напоминавшее кусачки. Проследовав мимо стоявших на колесиках сундуков, Клаус приоткрыл дверь в холл и прислушался.