Бессовестные журналисты любили показывать репортажи о некоей Милли Сью — 92–летней старушке, в чьём доме стоял сервант, наполненный 114 урнами. Это была вся её семья, включая мужа, сыновей, внуков и правнуков, павших в боях за интересы Империи. Старушка всегда мило улыбалась и, потчуя журналистов чаем, рассказывала про свою беззаботную жизнь. Рассказывала она и про поддержку государства, которое ей выделило новую квартиру, и о волонтёрах — сослуживцах её павших родственников, приносивших продукты на дом, когда старушка болела.
Но её перестали показывать после того, как к ней в гости пришел некий Боб Гливлен. Представившись сослуживцем её погибшего внука, он рассказал ей, что видел старушку в одной из передач по ТВ. Гость имел неосторожность слишком красочно описать ей смерть её родственника, отчего та, тронувшись умом, как поговаривали в народе, высыпала прах в суп самого Императора на каком — то государственном банкете. Причем, на уровне слухов, это поняли, когда монарх пожаловался на странный привкус экзотического блюда.
И теперь он, Десятый Император Брэндон Льюис, гордо осматривал тех, кто должен был погибнуть по его воле.
Ощущая себя на вершине «пищевой цепи социума», он, вдохновляя людей на подвиги словом, вручил легату Маркусу Агнею бронзовый штандарт.
— Славься, Император! Идущие на смерть приветствуют Тебя! — отчеканил возрождённый легион, выстроенный в шахматном порядке.
За всем этим наблюдал Алан Филипс, стоя чуть поодаль от остальной свиты. Щурясь от лучей солнца, он оглядывал выстроенных на площади добровольцев, которых непрестанно ковала государственная пропаганда.
— Сэр, — раздался возле его уха голос Эдуарда Ризотто — человека, возглавляющего местный окружной отдел Спектрата, — вы хотели меня видеть?
— А, это вы, Ризотто, — произнес Алан, посмотрев на обладателя голоса, — да, я хотел вас видеть. Ещё больше я хотел бы знать, что делал в Нанте полковник Уэйн Орокин на прошлой неделе. В отчете вы лишь вкратце упомянули о его приезде.
— Сэр, мы упустили полковника из вида… — подбирая слова, медленно произнес Эдуард. — Наше наружное наблюдение не справилось…
— Это вы не справились, Ризотто, — резко перебил говорившего Алан Филипс и, повернувшись, немигающим взглядом посмотрел тому в глаза. — Я не из тех, кто, как говорится, рубит с плеча, но вы, похоже, занимаете не своё место. Вам нужно было быть не начальником окружного отдела, а начальником команды наблюдения, которая, по вашим словам, и проморгала полковника. Если к следующему еженедельному отчету вы ничего не разузнаете, будьте уверены в том, что я отправлю вас работать в наружку в качестве рядового оперативника. Я всё сказал…
— Так точно, сэр, — выпалил Ризотто, прикладывая руку к черной фуражке.
Как только подчиненный оставил Алана в гордом одиночестве, тот, погрузившись в раздумья, стал наблюдать, как Император вручает очередной штандарт. «Орокин, — подумал про себя Алан, — что же ты здесь вынюхивал…» Со дня смерти Мартина Орокин не появлялся в Сенате и практически исчез из поля зрения Спектрата. Алан не сомневался в том, что Уэйн должен последовать вслед за Вудом, но было одно «но»…
Благодаря все тому же Мартину, который в бытность своего правления дал Уэйну Орокину возможность скрыть свою организацию от любых проверок со стороны государства, дабы избежать утечек информации, Корпус внешней разведки, де — факто существовавший на деньги бюджета, подчинялся лишь одному лицу — полковнику Орокину. Вся информация о проводимых операциях и агентуре была недоступна Спектрату, вследствие закрытости данных подобного рода. Увольнение полковника с занимаемой должности или попытка законодательно взять его структуру под контроль, явно вызовет у того опасения, что под него копают.
«Нет, нам нужен эффект неожиданности с продолжением… — кивнул головой Филипс, словно соглашаясь со своей мыслью. — Да, ведомство полковника работало на отлично и даже своевременно предупредило Генштаб о том, что в Антарктику силами союзников были переброшены новейшие виды наступательных вооружений, за которыми должна последовать массированная атака на оборонительные рубежи имперских войск, но теперь…»
Мысль Алана отвлекли пронесшиеся над площадью имперские штурмовики, чьи лихие пируэты были элементом начавшегося военного парада. Добровольцы четко чеканили шаг, отбивая черными сапогами монотонный ритм в унисон торжественному маршу.
«…Теперь компания в Антарктике почти проиграна, — Алан сжал кулаки за спиной. — Внешнее око государства, которое по неосмотрительности предыдущего Императора было приватизировано полковником, уже не сыграет никакой роли. Вернее, кое-какую роль ведомство полковника всё же сыграет, но явно не на моей стороне. Теперь нужно опасаться активизации внутренних врагов Империи, которая последует за потерей метрополией контроля над ресурсами Антарктики… В любом случае, пора выводить Орокина из игры… Тем более для этого всё уже подготовлено…»
Эсмонд Мортис в сопровождении двух охранников следовал в административный блок «Социального лепрозория». В отличие от других заключенных, Эсмонд был одет в вольную одежду. Там, где он отбывал свой пятнадцатилетний срок за организацию преступного сообщества, это было большой привилегией. Да, заключенный с номером XX777XX имел намного больше возможностей по сравнению с «братьями по несчастью», так как был на хорошем счету у администрации тюремного комплекса. Он далеко не был ударником тяжелого шахтерского труда или активистом, который высматривал и сообщал охране о нарушителях дисциплины.
До своего заключения Эсмонд Мортис был главой преступного синдиката, который создал его отец — легенда преступного мира Эритеи — Рэкс Мортис. Мортис — старший оставил после своей смерти целую империю, интересы которой распространялись на азартные игры, торговлю наркотиками, проституцию, контрабанду, а также легализацию доходов, полученных преступным путем.
Когда Эсмонд был на свободе, он помогал начальнику тюрьмы Феликсу Груву реализовывать местным коммерсантам «неучтенку». «Неучтенкой» на местном жаргоне называли часть добытых в шахтах «Социального лепрозория» минералов, которая не проходила ни по каким бухгалтерским документам. Эта теневая схема приносила доход всем её участникам, делая их отношения более доверительными.
Но когда Мортис вляпался в историю с кристаллом Квинта, Спектрат отправил его за решетку, а местная верхушка полиции, которая получала взятки от Эсмонда за покровительство, благоразумно решила не вмешиваться в большую политику. Мортис, оказавшись в учреждении, которое возглавлял Феликс Грув, не стал «бывшим» партнером. Его преступные связи продолжали работать, несмотря на то, что физическое тело Эсмонда томилось в этой каменной преисподней.
Но заключение в тюрьме очень тяготило Мортиса. «Проклятый кристалл Квинта, — подумал он, следуя за охраной. — Ну спасибо тебе, папаша Рэкс». Эсмонд, разглядывая по пути обшарпанные стены тюремного комплекса, погрузился в воспоминания трехлетней давности, когда его отец — глава преступного синдиката Рэкс Мортис пребывал на смертном одре…