— Как ты догадалась? — спросила Мария.
— Ну, это же Фло. Привязывается к какой-то вещи и не расстается с ней до тех пор, пока не найдется нечто еще более замечательное. Она еще не ходила в этом в школу?
— Она просила, но я не разрешила. Подожди, что ты хочешь сказать? Пачку? В школу?
— Позволь ей! — взвизгнула Софи. — Боже, Мария, ты же не ханжа какая-нибудь!
— Софи, я тоже не разрешил бы, — вмешался Питер.
Софи быстрым взглядом осмотрела брата: его аккуратно подстриженные усики, шейный платок, заколотый золотой булавкой их отца с монограммой, платочек из той же ткани, выглядывавший из кармана пиджака.
— Я не шучу, — сказала Софи невозмутимо, и Мария рассмеялась.
— Очень смешно, Мария, — сказал Питер с важным видом ответственного и разумного человека, однако Мария видела, что его чувства задеты.
— В прошлом году мы с Гордоном подарили Фло бриджи и жокейскую шапочку, чтобы она ездила в них на пони ее подруги Эммы, так она наотрез отказывалась их снимать — только когда ложилась спать. Ее учительница ничего не имела против того, чтобы она ходила в этом в школу.
— Софи… — позвал Питер.
— Она выглядела так мило, — продолжала Софи. — Знаете, вы зря противитесь. Обязательно разрешите ей пойти в школу в пачке.
— Ну, если ты так говоришь, — согласилась Мария.
— А как в остальном, с ними все в порядке? — спросила Софи.
— Да, — ответила Мария.
Мария и Питер замолчали, ожидая, что Софи заговорит сама, что она расскажет им о том, что произошло между ней и Гордоном.
— Ну же, Софи, — после долгой паузы произнес Питер.
— Что? — безучастно отозвалась сестра.
— Стив говорит, ты ничего ему не рассказываешь. Он говорит, ты не сообщила никаких деталей, а ему нужно знать все, чтобы выстроить защиту.
— В этом весь наш братец-адвокат, — снисходительно произнесла Софи.
— Не могла бы ты относиться к этому серьезнее? — спросила Мария.
— Занимайся своими делами, — ответила Софи тем же теплым, мелодичным голосом, каким только что говорила с Питером. Марию потрясла разница между тоном сестры и содержанием ее слов. Ей захотелось схватить Софи за плечи и потрясти. Желание было таким сильным, что Марии пришлось зажмуриться и стиснуть зубы.
— Ты стреляла в Гордона? — поинтересовался Питер. Поскольку Софи не отвечала, он спросил еще раз, с нажимом. — Ты стреляла в него пять раз?
Софи кивнула.
— Ты отвечаешь «да»? — настаивал Питер, и Софи снова весело кивнула.
Желание Марии встряхнуть сестру за плечи вдруг превратилось в потребность — не менее настоятельную — взять ее за руку. Она потянулась к Софи через стол.
— Ты помнишь ту ночь? Когда ты сказала мне, что однажды расскажешь, почему ты это сделала?
— Только не сегодня, — промолвила Софи.
— Рассказав нам все, ты поможешь себе, — сказал Питер. — Разве ты не хочешь выйти отсюда? Не хочешь поехать домой?
— Нет. Я не хочу.
Мария не могла поверить в то, что услышала.
— Ты что, шутишь? — спросила она.
— Нет, не шучу, — ответила Софи, глядя сестре прямо в глаза. И хотя Мария не понимала причин, заставлявших Софи говорить так, она поверила ей.
Питер снова и снова перечитывал полицейский отчет. Мария знала, что в нем говорилось: в Гордона выпустили пять пуль, одна из которых убила его, потом его тело выкинули из окна в спальне и несколько раз проехали по нему автомобилем. Брат сообщил Марии, что, по словам полицейских, Гордона «убили многократно».
— Как твое плечо? — спросила Мария.
— В порядке, — ответила Софи. Однако при этих словах она пошевелила рукой, словно проверяя, болит та еще или нет.
— В тот вечер он что-то сделал Фло? Или Саймону? — спросила Мария, предполагая, что жестокое обращение Гордона с детьми могло заставить Софи убить своего мужа.
Софи покачала головой.
Питер вздохнул:
— Ладно, раз ты не хочешь говорить о Гордоне, давай поговорим о его родителях. Их адвокат направил мне письмо. Не Стиву, а мне. Если ты не разрешишь им видеться с детьми, они подадут в суд и будут требовать опеки над ними.
При этих словах лицо Софи побледнело, и она выдернула руку из ладони Марии.
— Я их ненавижу, — выговорила она.
— Скажи мне, что они сделали, — попросила Мария.
— Они запирали Гордона в подвале, надолго. Когда он еще был маленьким. Ты бы видела, что это за место… темнотища, и полно пауков. И еще там стоит их ужасная искусственная елка, прямо с украшениями.
— По сравнению с тем, что Гордон делал с тобой… — сказала Мария.
— Ш-ш, — остановил ее Питер. — Наконец-то она заговорила.
Но Софи, казалось, не слышала их.
— Эд называл его трусом и бабой за то, что он не поехал воевать во Вьетнам. Ему было плевать, что его сын получил высокий балл на экзаменах и поэтому его не призвали.
Питер нахмурился и постучал по столу кончиком карандаша.
— По-моему, Эд должен был радоваться, что Гордон остался дома.
— Эду повезло, что Гордону не пришлось идти на войну, — после долгой паузы произнесла Мария. Она подумала о Хэлли, которая любила рассказывать о том, как ее отец прославился на Марне и как Малькольм был пилотом и воевал над Нормандией, но в то же время была счастлива от того, что Питер был слишком юн, чтобы воевать во Вьетнаме.
— Эд, — сказала Софи и потрясла головой.
— Если ты позволишь ему и Гвен видеться с детьми, они не будут подавать на опеку, — сказал Питер.
— А каков шанс, что они ее получат? — спросила Софи.
Питер пожал плечами:
— Не думаю, чтобы это было возможно, однако все зависит от судьи. Мария не замужем, у нее нет собственных детей. Некоторые судьи могли бы решить, что Литтлфильды в этом смысле более квалифицированны.
— Это было бы катастрофой, — произнесла Софи.
— Ты хочешь сказать, что родители Гордона плохо обращались с ним и поэтому он так вел себя с тобой и вашими детьми? — спросила Мария.
Софи, с лицом, белым как мел, кивнула.
— Объясни!
Софи стала теребить дырочку на рукаве своего платья.
— Однажды они застали его, когда он отдирал обои со стены в своей комнате. В наказание они посадили Гордона на цепь, — сообщила Софи. — В подвале, без света. Ему на шею надели собачий ошейник и цепью привязали к верстаку Эда. — Она подняла глаза и посмотрела на Питера и Марию. — Только представьте себе этот ужас!
Мария подумала об удавке, которую Гордон надевал на шею любимой женщины, и ничего не сказала.