– Нет-нет. Это просто политика. Государственные дела. Вам не о чем волноваться.
– Значит, вы беспокоитесь о своей семье? Должно быть, да. Вам наверняка тяжело…
– Не ваше дело. – Джованни разжал объятья и отвернулся. – Я же сказал, все в порядке. Просто я занят. Идите в постель.
Но даже ничего не понимая в политике, она чувствовала, что все совсем не в порядке.
После того случая он стал избегать ее пуще прежнего. Предавая семью жены, лучше не притворяться любящим мужем. Кишечник Джованни стал голосом его совести. Он едва мог высидеть совместный ужин и взял привычку трапезничать в одиночку, чтобы спокойно покидать стол по зову желудка.
Гонцы носились с посланиями. Французы пересекли Альпы. Даже слуги заговорили о том, что вторжение неизбежно.
– Мой дядя Людовико теперь коронованный герцог Милана, – сказал Джованни однажды вечером.
– Ах! Что же сталось с его племянником? – робко поинтересовалась Лукреция.
– Он умер, – последовал прямой ответ.
– А его жена?
– Смею предположить, что она отправится в монастырь или вернется в Неаполь. Герцогиней стала Беатрис д’Эсте. Ха! Они с сестрой Изабеллой теперь королевы Мантуи и Милана, – горько произнес он. Горечь теперь все чаще скользила в его словах.
Две умные сестры с двумя мужьями-герцогами. Ах, как же она хотела сейчас иметь сестру, у которой можно было бы спросить совета.
Лукреции становилось все тревожнее. Слуги шептались о том, что армия противника, возможно, пройдет на юг через Романью, ведь дороги здесь гораздо легче, но союзные римские и неаполитанские войска уже готовятся дать им отпор. Потом, ко всеобщему удивлению, французы выбрали более тяжелую дорогу через Апеннины и Флоренцию, как будто узнали, где их поджидает враг.
Каждое утро она ждала новостей. Наступила зима, и переписка замедлилась: послания сложнее доставлять в дождь по размытым дорогам. Море покрылось белой пеной и посерело, приняв мрачный цвет отраженных в нем туч. Поднялись волны. В Пезаро так и не появилось ни одного поэта, а двое музыкантов слегли с болезнями легких и не могли больше играть на свирели. Дворец погрузился в тишину. Становилось холодно. Лукреция постоянно думала о Риме, о том, что там сейчас происходит и не случится ли так, что ей будет не к кому возвращаться.
Когда наконец пришли новости, Джованни не смог скрыть их от нее. Вестей не было почти две недели – очевидно, на то были серьезные причины. Как-то утром он нарушил свое уединение и пришел к ней в спальню.
– Лукреция.
Она тут же села в кровати, крепко сжимая край одеяла:
– Что случилось?
– Я… прибыл гонец, приехал ночью. – Джованни помолчал. – Рим открыл ворота и впустил французскую армию.
Она в ужасе уставилась на него.
– Когда? Когда это произошло? Вы должны были сказать мне раньше! – Лукреция вскочила с кровати, позвала слуг и принялась оглядываться в поисках одежды.
– Покидать Пезаро слишком опасно.
– Они звали нас. Они велели нам приехать. Им нужна была наша помощь. А что насчет оборонительной армии, которую вы собирались возглавить?
Он покачал головой.
– Мы никак не могли повлиять на ситуацию. Жребий был брошен уже давно. Моя дорогая жена, – он направился к ней.
– Нет. Не трогайте меня. Мне следовало давно уехать. Мое место там, с ними. Что сталось с моим отцом? С Адрианой и Джулией? С моей матерью? А Чезаре, что с ним? Что они с ними сделают?
И снова в словах Джованни прозвучала горечь:
– Ах, уверен, что ваша семья сумеет о себе позаботиться.
Слышны были лишь стоны и крики. Никогда прежде церковь не была в таком тяжелом положении.
Брогноло, посол Мантуи в Ватикане 1495 г.
Он мог спастись бегством. У него было достаточно времени до того, как подошла захватническая армия, да и король Альфонсо из Неаполя предложил ему убежище в огромной крепости к югу от Гаэты. Но не в характере Александра убегать от поединка, да и в любом случае оставить папский трон пустым – все равно что пригласить делла Ровере пристроить на него свой тощий зад. Нет. Каким бы отчаянным ни казался этот поступок, Родриго Борджиа не хотел никуда уезжать.
В то утро, когда гонец доставил требование короля открыть город, папа принимал ванну. Этот ритуал, проводимый раз в месяц, был для него чуть ли не священным, и он не собирался прерывать его даже ради особы голубых кровей.
Александр сидел в огромном деревянном чане, защищенном с трех сторон от сквозняков занавесками, а рядом стоял поднос с засахаренными финиками и сыром, а также кубок, наполненный теплым вином. Температуру воды поддерживали слуги, то и дело опрокидывая в чан бадьи с кипятком. На улице было холодно, и потому ощущение тепла и невесомости доставляло ему огромное удовольствие. Когда-то Рим считался городом бань. Рассматривая их развалины, можно было представить прежнюю жизнь римлян: сильные мира сего встречались в банях и, сидя среди бассейнов или в клубах пара, разрабатывали стратегии и политические планы. В молодости, когда тело его вызывало не меньшее восхищение, чем ум, Александр не отказался бы от такого времяпрепровождения. Однако теперь он стал слишком тучным и не хотел выставлять себя напоказ тем, кто еще не успел проникнуться к нему симпатией. «Что ж, когда все закончится, – пообещал он себе, – я попощусь». Он взял еще один засахаренный финик и откинулся назад.
Когда он наконец вышел – в свежей одежде, чистый, как розовощекий младенец, и густо пахнущий ароматическими маслами, то с удовольствием отметил, что французский посланец выглядит отвратительно грязным и, даже весьма щедро политый духами, излучает вонь кочевой жизни.
– Ах! Прошу простить меня! – воскликнул Александр, помахав рукой, будто ему не хватало воздуха. – Мне еще душно после ванны. А снаружи, я смотрю, холодно. Надеюсь, вы там не испытываете слишком больших неудобств, – беспечно продолжал он. – Пожалуйста, передайте вашему величеству, что я серьезно обдумаю его предложение и отвечу, как только Бог подскажет мне верное решение. А пока этого не произошло, я распорядился, чтобы мои слуги выдали вам чистые полотенца. Надеюсь, это поможет вам… почиститься от дорожной грязи. – Он чуть коснулся пальцем носа. Когда на тебя давят, так хочется позволить себе маленькие удовольствия.
На следующий день они с Чезаре увидели, что враг встал под стенами города. Пусть папа накануне дал королю наглый ответ, оба Борджиа знали, что поражение – лишь вопрос времени. С верхних этажей дворца Святого Ангела они смотрели вниз, туда, где кавалеристы пасли в поле своих коней, артиллерия отдыхала, а на маневренных повозках лежали огромные бронзовые стволы, толстые, как тараны. На землях Италии мобильные пушки появились впервые, и Чезаре, всегда жадный до знаний в военной науке, просто не мог оторвать от них глаз. Они уже пробили дыры в городских стенах других городов, и Рим не станет исключением.