– Я уже знаю все это, отец, – пробурчал он нетерпеливо.
– Тогда тебе не составит труда услышать все это еще раз, – добродушно сказал Александр. – Подойди, дай обнять тебя. Нас ждут великие свершения, и мне полезно вдохнуть запах пота от тренировок на теле солдата.
Чезаре выполнил его просьбу и открыл отцу свои объятия. Теперь ему приходилось все шире раскидывать руки. За последний год, с тех пор как умер Хуан, Александр потолстел, но при этом стал ниже ростом. В шестьдесят восемь он весил как двое мужчин и взял привычку сутулиться, чтобы казаться хоть немного меньше. Порой можно было услышать, как при ходьбе он пыхтит и отдувается. Поскольку собственное будущее Чезаре все еще казалось ему весьма неопределенным, он наблюдал за отцом, раздумывал, сколько времени у них остается, чтобы изменить мир вокруг, и с дрожью понимал, что не так уж и много. Однако Александр никогда ничего не боялся. Скорбь его поутихла, и теперь казалось, что смерть Хуана подталкивает его к новым свершениям. Глубокая набожность, такая же искренняя, как и печаль, сама собой прошла, стоило ему осознать масштабность задач. Раскаявшийся папа вызывал удивление, но кто и когда слышал о смиренных кардиналах? Многих реформы пугали куда больше, чем коррупция, и пока все приходили в себя, Александр вернулся к семейным делам.
Теперь Чезаре стал его Хуаном, и новости из Франции порядком воодушевили его. Что до возраста, отныне он больше не праздновал свои дни рождения. Шестьдесят восемь – это много, только если ты собираешься вскоре умереть. А смерь не входила в планы Александра. Чтобы отомстить тем, кто пытался его уничтожить, ему требовалось оставаться живым.
* * *
В годовщину смерти Хуана папа отслужил особую мессу за упокой его души и посетил могилу сына в семейной часовне Борджиа Санта-Мария-дель-Пополо, где беззастенчиво рыдал – впрочем, недолго, ведь его ждало столько дел! Папские послы как раз ехали во Францию, герцог и герцогиня Сквиллаче вернулись в Рим, а Ватикан уже окунулся в приготовления ко второму замужеству Лукреции.
Санча с нетерпением ждала приезда брата. Она проводила с Лукрецией многие часы, красочно расписывая достоинства Альфонсо и рассуждая, какая совместная жизнь ждет их при дворе.
Она вернулась в гораздо более радужном расположении духа, чем уехала, ссылка помогла ей залечить уязвленную гордость. Во время первой официальной встречи с Чезаре она изо всех сил старалась продемонстрировать, что он ей безразличен, и пришла в некое замешательство, когда он вновь и вновь оказывал ей внимание. Но бродячая кошка в ее душе почуяла обман, и в его присутствии она проявляла сдержанность. Разумеется, она поступила правильно. Чезаре ничего не чувствовал к ней (не то чтобы она не нравилась ему, хотя и могла так подумать), но поскольку взгляд его был устремлен на Неаполь, он должен был отпускать знаки внимания всей семье.
Он постарался очаровать Альфонсо еще тогда, после коронации Федериго, и теперь был полон решимости оказать ему богатый прием в Риме. Им двигал не просто сухой расчет – Чезаре пребывал в отличном настроении. Как только дипломаты уладят все детали, будет назначена дата тайного совета кардиналов, на котором он планирует оставить церковь. Наконец-то он станет сам распоряжаться своей судьбой.
А вот помириться с Лукрецией оказалось куда сложнее. Их первая встреча прошла болезненно. Он принес ей подарки: дорогие ткани, богато иллюстрированные молитвенники и книги со стихами (он очень тщательно выбирал их для нее), но разговор лился сдержанно-вежливо, часто прерываясь неловким молчаньем. Не то чтобы она не желала идти на контакт, скорее, у нее это просто не получалось. Рядом с братом мысли ее крутились вокруг Педро, отчего ей хотелось то ли кричать от ярости, то ли плакать. Но когда он ушел, она не могла не признаться себе, что по-прежнему любит Чезаре. Разумеется, любит.
– Лукреция, мы должны помириться, – заявил он ей без обиняков во время их третьей встречи. – Теперь ты знаешь: в тот день, когда ты просила за Кальдерона, распоряжаться его судьбой я уже не мог. Ты думаешь, что я поступил несправедливо, но я лишь хотел защитить твою честь.
Лукреция сидела на своем стуле абсолютно прямо и внимательно смотрела на него. Она изо всех сил старалась сдержаться, но слезы полились на новый отрез алого бархата, который лежал у нее на коленях. Позже, когда ткань стала накидкой, каждый раз, надевая ее, она вспоминала этот момент. Она крепко зажмурилась. «Глупые слезы, – резко сказала она себе. – Они все равно ничего не изменят».
– Я знаю. Просто это было… так жестоко. Он не совершил ничего плохого.
– Неправда. Он предал меня. И кроме того, разве с его стороны не было жестоко подвергать опасности репутацию женщины? И не только ее, но и всей ее семьи.
– В таком случае тут больше моей вины, чем его.
– Нет. Педро Кальдерон был у меня в услужении. Он отлично знал правила, а также последствия их нарушения. Тем не менее, все прошло. Мы пережили бурю. Герцог Бишелье, твой новый муж, настоящий мужчина, каким никогда не был Сфорца, и его приезд, а также мой будущий брак обеспечат нашей семье безопасность. Если я ранил тебя, пусть эта рана затянется. Ты моя возлюбленная сестра. Ни одну женщину я не люблю сильнее.
Лукреция расправила пальцами ворс залитого слезами бархата. Она могла бы многое сказать ему, но никакие слова не вернут человека к жизни. Когда она подняла глаза, то увидела в его лице сходство с Хуаном. Воспротивиться ему означало потерять еще одного брата. Кто же тогда у нее останется?
Его глаза смотрели твердо и открыто. Если он и лгал о прошлом, то уж точно не о настоящем: никто не любил ее так, как он.
– Ах, Чезаре! – сказала она.
Противиться ему – все равно что противиться самой себе. Это просто невозможно.
Альфонсо Арагонский, в целях брачного союза ставший теперь еще и герцогом Бишелье, прибыл в Рим в середине июля. Он приехал инкогнито, чтобы иметь возможность спокойно провести время со своей будущей женой и узнать ее получше, а это означало, что все знали, где он, но должны были притворяться, что не имеют об этом ни малейшего представления.
В день его приезда Санча сгорала от нетерпения. Когда его свита въехала во двор, обе женщины, а также Джоффре и Чезаре, собрались на балконе верхнего этажа дворца. Он едва успел слезть с коня, как Санча уже спустилась вниз, выбежала навстречу и бросилась в его объятия. Он подхватил ее и закружил так сильно, что наблюдавшая за всем сверху Лукреция видела лишь развевающиеся шелка и слышала заразительный смех. Она вспомнила, с какой помпезностью прибыл ее первый муж, и неформальность этой встречи порадовала ее. Альфонсо поставил Санчу на землю и поднял руку в знак приветствия, низко поклонился всем стоявшим на балконе, а затем взбежал по ступеням, перепрыгивая через две.
– Госпожа Лукреция. – Он пал на колено и взял ее руку для поцелуя. Затем поднял голову, и на лице его сияла столь лучезарная улыбка, что она не могла не ответить тем же. Его сходство с сестрой поражало: та же копна черных волос, те же внимательные голубые глаза, яркие, как платье Мадонны, они словно заглядывали в самую душу.