В этом паническом сообщении даже представитель захваченного королевства Гачи увидел в первую очередь угрозу не своей родне, а собранным и продолжающим двигаться сплошным потоком в Радовену уникальным сокровищам и прочим трофеям из империи Сангремар. Земли и города можно будет отвоевать, а вот что делать, если с таким трудом нажитое добро попадет в чужие руки и развеется в неизвестном направлении? Правильно: наложить на себя с горя руки.
И чтобы подобного не произошло, весь состав Совета в единодушном порыве решил отправить с очередными караванами не только усиленную охрану, но и несколько отборных воинских формирований. Вполне здраво рассудив, что уж таких сил Чагару вполне хватит, чтобы защититься от любых поползновений зарвавшегося агрессора из Редондеры. А потом и остальные части подтянутся при нужде и повыбивают захватчикам зубы. Так и постановили в итоговом коммюнике: «Жадный Оксент! На чужой каравай – рот не разевай!»
На фоне этих переживаний о награбленном добре представители и главнокомандующий армией Союза Побережья лишь со странным раздражением отмахнулись от двух других настораживающих известий. Первое гласило, что на севере Первого Щита недавний монарх Дейджана захватил королевства Ужоги, Цериал, Базилаков, княжества Пюанеки и Сашен, баронства Габсов и Кордешес и громогласно объявил себя императором. А передовые отряды тамошних пока еще свободных государств вступили в первые сражения с надвигающимся с севера вышколенным войском. Там продолжалась полномасштабная война, и кто сгорит в ее пожарище, догадаться было нетрудно. Но все присутствующие на Совете почему-то решили, что силы на севере равны и банально уничтожат друг друга.
Второе известие указывало на потенциальную угрозу с востока, со стороны Второго Щита. Как докладывал адмирал Ньюциген, флотилия которого неустанно перевозила через пролив Змеиный тысячи бывших рабов и всех желающих, войска, осаждающие крепость паромщиков с востока, вроде как договорились о перемирии. К чему это могло привести и какие печальные последствия могли обрушиться на Шулпу, тоже можно было предположить. Достаточно только вспомнить, что Союз Побережья не начал со Вторым Щитом даже предварительных переговоров, обрадовавшись образовавшейся преграде в виде пролива и мощной группировки имперской армии карателей. Всем союзникам казалось, что они таким образом избавились от лишних претендентов на военные трофеи и сбросили со своих плеч заботу о далеких гипотетических обывателях этого мира. Как оказалось, обыватели тоже имели свои далекоидущие планы. Но в тот момент они Совету показались мизерными и достойными лишь благожелательной насмешки.
На том же Совете промелькнул второстепенным штрихом доклад войсковой разведки, что ни одной из отправлявшихся в тыл врага группе не удалось захватить в плен даже никудышного возчика. По словам других, допрошенных на местах пленных, все «повелители дорог» и прочие доверенные покойного императора успели с огромным, отлично охраняемым караваном проскочить далеко на север. Как утверждали многие, в княжество Керранги. А туда, на конечном этапе пути, вело всего два хорошо защищенных перевала, так что собирающему войска Триумвирату не было ни малейшего смысла смотреть в ту сторону. Как бы они ни намеревались впоследствии поделить Шлем между собой, независимое княжество на дальнем северо-западе им нисколько не мешало.
В общем, адекватной и правильной оценки тревожнейшие сообщения на дальних и ближних фронтах и ареалах противостояния не получили. Зато все присутствующие получили от Грома Восьмого приглашение на торжественный бал. Следующим вечером король решил с размахом отпраздновать свой день рождения и удивить своих гостей феноменальным по воздействию концертом. Когда это было объявлено, обворожительно прекрасная Маанита бросилась к своему любовнику на шею и восторженно воскликнула:
– Такой великий полководец, как ты, достоин получить в свой день рождения все самое лучшее!
Празднества победителей продолжались.
И только на «рабочей» стороне гигантского дворцового комплекса никто и помыслить не мог о каких-либо развлечениях. А самому Виктору не хватало времени вздохнуть свободно или краем глаза полюбоваться ее высочеством Розой Великолепной. А любоваться было чем! Словно чувствуя напряжение и приближение самого ответственного момента, принцесса прекратила все капризы, усмирила свое недовольство и, кажется, совершенно прекратила флиртовать с его святостью с уже привычным для нее кокетством. Теперь каждое слово, жест или мимика касались дела. Но как это ни казалось странным, именно такой Роза стала нравиться Менгарцу еще больше. Причем настолько, что иногда в ее присутствии он стал вести себя неадекватно: надолго замирал, ожидая ответа, или прекращал дышать, когда улавливал запахи только ей присущих благовоний. Со стороны, конечно, казалось, что он задумывается о стоящих и постоянно возникающих перед ним задачах, но сам-то он знал совсем другое. И порой даже титанических усилий ему не хватало, чтобы вести себя, как и прежде, – естественно.
Роза вбегала в помещение управления реактором, коротко интересовалась, как идут дела, сжато, только по сути, рассказывала о своих успехах и основных событиях и так же быстро убегала. Именно из-за ее визитов пришлось массивную стену, предваряющую проход между «Рогаликом» и реактором, заклинить намертво и держать постоянно открытой. Такой доступностью еще могли пользоваться помощники Менгарца, дионийский старец Фериоль, генерал Тербон и Гром Восьмой без всякого сопровождения. Только гвардейцы могли сопровождать его величество. Остальных желающих побеседовать с его святостью не то что к овальному кабинету не допускали, но и вообще в «рабочее» крыло дворца никто пробраться не смел. Хотя пару раз это и попытались сделать высшие сановники союзников и сама Маанита.
Но при упоминаниях о трениях с ними Виктор только отмахнулся: не до них. Оказалось, что энергетическое сердце всего технического наследия Гранлео для своего запуска было настроено только на считывание параметров с живой ладони последнего императора. То есть здесь совершенно отсутствовал выборочный принцип нескольких систем блокировки. Как на всех бронированных дверях в тайных помещениях.
Вначале пришельцу показалось, что получить разрешение от компьютера на управление реактором вообще невозможно. Настолько сложными и категорическими оказались требования предоставить изначально ладошку Гранлео. Тому было просто: вошел, подержал две минуты руку в углублении счетного устройства – и управляй невиданной энергией по своему усмотрению. Тогда как перед Виктором встала неразрешимая на первый взгляд задача. И только осознание того, что ладонь скорей всего за эти девятьсот лет все-таки менялась от отца к сыну, позволило догадаться, что перепрограммирование все-таки возможно.
Но на этот сложнейший, отупляющий процесс ушло почти трое суток. И раньше никак не получалось. Что только не делал Менгарец, кого только не подключал к себе в помощники, какие только поиски не предпринимал – ничего в первый и второй день не получалось. Единственный ключ, который оказался у него в распоряжении – это древняя тетрадь с малоразборчивыми каракулями. На нескольких страничках там контурно обозначалась центральная консоль пульта управления, и непонятными знаками давались указания, и виднелись еще более несуразные сноски и сокращенные до абсурда слова. По всей видимости, этой тетрадкой то ли пользовался, то ли составил для своих потомков один из первых Гранлео. Возможно, он страдал склерозом, возможно, преднамеренно хотел оставить уточняющие рекомендации по обслуживанию всех технических средств, но разгадывание его каракулей однозначно забрало у монаха за два дня двадцать лет жизни.