Пришлось Виктору с ругательствами лезть по колено в воду и вытаскивать свое раскуроченное белоснежное детище. Уже почти в полной темноте он постарался вытрясти насколько возможно мелкие обломки и капли воды из парашютной ткани, сложить ее в несколько слоев и укрыться с головой. Потом он еще часа два шумно ворочался, пытаясь согреться, не менее шумно клял себя за отсутствие в карманах хоть одного куска вяленого мяса и весьма пессимистично представлял себе завтрашний день. Чуть пригревшись, измученный, он провалился в сон только далеко за полночь.
Под утро прочнейшая капроновая ткань создала настолько сильный парниковый эффект, что Виктору стало жарко. Вынырнув из неприятного, но моментально забытого сна, он откинул над головой сходящиеся края и чуть не задохнулся от ворвавшегося ледяного воздуха. Быстро запахнул два из четырех слоев обратно и только тогда с удовлетворением снова заснул.
Второй раз он проснулся оттого, что наступило утро, стало светло, дождя не было, а ветер начинал утихать. Но вылезать из теплого места не хотелось. Даже голодное урчание в желудке не заставило действовать. Опять проваливаясь в сон, Менгарец подумал:
«Лучше хорошо отдохнуть, набраться сил и в обед попробовать вскарабкаться на скалы. Потому что еду здесь искать негде…»
Правда, на этот раз ему долго спать не дали. Требовательный и встревоженный клекот раздался, как показалось вначале, над самым ухом, заставив сжаться все внутренности и судорожно вздохнуть. Подобное возвращение в мир реальности настроения никому не прибавит. Поэтому Виктор опять раскрыл свое «окошко» резко и во всю ширину. Вновь холодный воздух защипал кожу лица и затруднил дыхание. Почти рядом с ним восседал катарги. Величественная белая птица стояла на своих коротких ногах прямо среди мелких валунов всего в пяти метрах и попеременно то одним, то вторым глазом рассматривала убежище человека. Наслушавшись в последние дни страшных баек о свирепости этих владык неба, неудачливый пилот заворочался на своем лежбище, пытаясь выпутаться из многослойного кокона парашютной ткани. Хотя и так понимал, что предпринять что-либо серьезное против нападения орла он не сможет. Только и приходилось, что, постепенно выбираясь из того, что осталось от дельтаплана, примирительно приговаривать:
– Какая встреча! Рад видеть, честное слово, рад. Мне совсем недавно довелось с твоими собратьями встречаться – и ничего. Очень милые и дружелюбные птички. А до чего же они понятливые и сообразительные! Ты бы только знал…
Ему уже удалось к тому моменту встать на ноги, как орел широко расставил свои огромные крылья, резко ими взмахнул и… стремительно взлетел в небо. С отвисшей челюстью Виктор проследил, как катарги скрылся за отвесными склонами ущелья, и философски проворчал:
– Вот и поговорили… Ладно, коль разбудили, да не съели, то буду думать, как из этой ямы выбираться.
Сразу захотелось и пить и есть. Но если о еде лучше было не вспоминать, то с водой проблем не было. Озеро-то ведь рядом. Но стоило на него оглянуться, как из горла вырвалось непроизвольное хмыканье. Вся водная гладь оказалась покрыта тонкой корочкой льда.
«Вот чудеса! Выходит, если бы не теплые дожди, то озеро до дна бы промерзло, а у меня при падении точно бы сапоги, полные желе гарбены, из ушей вылезли. Кстати, как там мое ухо?»
Ухо оказалось на месте, хоть и довольно опухшее. Только белая одежда на плече неприятно поражала кровяными пятнами. Но кто будет думать о внешнем виде, если ему грозит голодная смерть в этом всеми забытом месте.
Камнем разбил корочку льда и с немеющими от холода скулами напился. При этом зубы заломило так, что они чуть не выпали. Вода оказалась даже вкусной. Жажда само собой отступила, зато голод набросился с утроенной силой. Пришлось еще раз наклониться и напиться теперь до «не хочу», чтобы пустой, но обманутый желудок немного успокоился.
После такого завтрака следовало приступать к работам по спасению собственной жизни. Потому что сразу сдаваться на милость обстоятельств было не в характере пришельца. Вначале он тщательно и дотошно собрал все имеющиеся на берегу остатки дельтаплана. Особо обращая внимание на сверхтвердые, прочные, но легкие кусочки древесины, которые использовались для ребер жесткости, и капроновые шнуры, которые в небольших количествах использовались для управления, горизонтальной стяжки и крепления пилота. К огромному сожалению, часть такелажа так и зависла на скале в месте удара на высоте пятидесяти метров. Из чего в итоге найденных внизу шнуров по общей длине оказалось ничтожно мало – всего около двадцати метров. Тогда как самый низкий край окружающих стен доходил до тридцати метров. А ведь еще следовало забросить наверх импровизированный якорь и попытаться его там закрепить. Но все же для страховки при восхождении по стене шнур мог понадобиться. На костыли могли пойти обломки ребер жесткости. Оставалось только надеяться, что удобные трещины будут располагаться на расстоянии вытянутой руки друг от друга.
Когда снаряжение было собрано, что-то приторочено к поясу, другое разложено по карманам, Виктор стал выбирать место для подъема. И вот именно за этим безнадежным делом его и застали три гигантских орла. Причем Виктор узнал в них тех самых катарги, которые не так давно попросили его о помощи.
С первых же их движений стало понятно, что и в этот раз предстоит нечто подобное. Потому что первый, прежде чем сесть, завис над ровной верхней поверхностью обломка скалы и положил на него серый комок. Только потом рухнул на свои когтистые лапы в нескольких метрах в стороне. Второй орел просто подковылял к той самой скале и отрыгнул рядом с серым комком что-то кровавое и безобразное. Ну а третий взял клювом у себя из лапы какой-то предмет желтоватого цвета и тоже водрузил на обломок скалы. Потом все трое чуть отодвинулись на пару шагов в сторону, как бы уступая место человеку, и вопросительно по нескольку раз курлыкнули.
Пораженный такими действиями, Менгарец тем не менее осознал, что от него чего-то хотят. Только вот чего именно? Сделал первый шаг к обломку, второй. Никакой агрессивной реакции со стороны вдвое превышающих его по росту птичек. Тогда уже смело подошел ближе и присмотрелся к предметам.
Серый комок оказался тем самым недавно спасенным птенцом. Потому что на клюве красовалась легкоузнаваемая примета из трех точек на одной линии. Только он потерял почти всю свою подвижность, трясся от холода и постоянно закатывал помутневшие глаза. Скорей всего сильно болен или крайне истощен. Серый пух наверняка от холода не спасал. Поэтому Виктор первым делом расстегнул свою куртку и уложил птенца у себя на груди. Тот чуть поворочался, а потом перестал дрожать и затих. Хоть одно утешение:
– Ага, значит, теперь ты согрелся… Чего только с тобой дальше делать?
Кровавым предметом при ближайшем рассмотрении оказался полупереваренный кусок мяса. Судя по остаткам бурой шерсти, то ли разновидность косули, то ли еще какое дикое животное. Сразу припомнилось, что подобной пищей кормят своих птенцов все большие да и малые птицы. Из чего следовало заключить, что это угощение. Только вот для кого? Если для маленького, то могли бы и сами накормить, а если для человека, то…