Гарри замолчал и облизал пересохшие губы. Но, видя, что я играю скулами и смотрю на него непонимающим взглядом, понял, что надо продолжать излагать события дальше.
– Нас всех, кто был с тобой близок и находился под твоим командованием, освободили от службы и целыми днями проводили пренуднейшие допросы с пристрастием. Даже допрашивали под воздействием домутила. Продолжалось это больше месяца. А потом нас уволили, вернее, попросту вышвырнули на улицу. На нас поставили несмываемые клейма людей скомпрометировавшими себя знакомством с самым большим преступником в истории человечества. Что нам оставалось делать? Собрались вместе и попробовали наняться в другие системы, куда-нибудь подальше. Но ты ведь знаешь, как это трудно сделать без бумаг о своём безукоризненном прошлом. Мы стали падать, в буквальном смысле слова, на дно. Поселились в городишке Манмоут, ну это там где ремонтируют торговые крейсеры, в каком-то заброшенном домишке. И по очереди ходили по городу, поднанимаясь к разным торгашам, копя деньжата на дальнее странствие. И каково же было наше удивление, когда однажды ночью нас всех разбудил Малыш, с криками ворвавшийся в нашу «скромную» спальню: «Вставайте, вставайте! Я только что видел Тантоитана!»
Я огляделся по сторонам.
– А кстати, где он?
– Несёт вахту наверху! – видя, что я поощрительно улыбнулся, пробурчал: – Ты что, нас совсем за школьников принимаешь? – потом продолжил: – Он и Алоис тебя нашли возле каких-то мусорных баков. Они на тебя наткнулись, когда ты жевал какие-то пищевые отходы. Узнали тебя сразу, хоть и с некоторыми сомнениями и спорами. Но до того были шокированы твоим видом и поведением, что не знали, как поступить. Может, ты сам не хочешь идти с кем-либо на контакт? Может, скрываешься подобным образом? Оставив Алоиса наблюдать за тобой, Малыш рванул за нами. Мы все вскочили и через короткое время сами лицезрели твоё невероятное превращение. Зрелище, я тебе скажу, было не из приятных. Всклоченные волосы, в которых чего и кого только не было, трёхмесячная борода, в которой копошились не то черви, не то их личинки. Всё это обрамляло худющее лицо с торчащим носом. На теле висели немыслимые лохмотья, кишащие таким же немыслимым количеством различных насекомых. Взгляд у тебя отсутствовал. Виднелись только белки с застывшими зрачками, в которые было больно смотреть. Мы за пол часа провели тщательнейший осмотр местности и только когда убедились, что за тобой никто не следит и совершенно не замечает, попытались привлечь твоё внимание. И сразу поняли: ты невменяем. Пришлось там же тебя раздеть, помыть, продезинфицировать и одеть в свежую одежду. Ты выглядел живым трупом: ни на что не реагировал, никого не видел, никого не слышал. Единственное, что тебе работало – это чувство голода. Ты ел всё, что пахло пищей. Да оно и понятно. Глядя на тебя, создавалось впечатление, что ты не ел все три месяца, которые мы не виделись. Одни кости и кожа… Ну, и дырки на теле от уколов.
Я стал рассматривать свои руки.
– Ну, сейчас то уже ничего не видно. Мы тебя кормим и лелеем всё это время лучше, чем самих себя вместе взятых. А что самое дивное, так это то, – Гарри с завистью меня похлопал по бицепсу, – что твои мускулы восстановились до прежнего состояния. А ведь ты не бегаешь, не плаваешь, не тренируешься, ходишь всё время как сомнамбула. Когда надо убегать, я беру тебя на руки или вскидываю на плечо, как мешок с картошкой. Мы никак не можем понять: как восстановился твой организм. Я имею ввиду, физически. Потому что умственно – это наша заслуга. Да, кстати! Выпей-ка, голубчик, лекарства! Заболтались, а у тебя режим.
Гарольд достал из картонного ящика подозрительно грязного вида бутыль и налил в стакан не менее подозрительную коричневую, густоватую кашицу.
– На, пей! – он протянул стакан под самый мой нос.
Собравшись отшатнуться от ожидаемой вони я, осторожно принюхавшись, вдруг с удивлением уловил запах какой-то ароматной древесины. Возможно, это были стружки, или опилки. Но консистенция всё равно вызывала у меня вполне небеспочвенные опасения.
– Да что ты принюхиваешься?! – возмутился мой друг. – Ещё сегодня утром ты всю порцию выпивал одним залпом, а потом долго облизывал палец, предварительно тщательно вытирая им стенки стакана. А сейчас, гляди, поумнел!
Понимая, что меня никто не собирается отравить, я осторожно сделал небольшой глоток. И чуть не умер! Сказать, что это была самая невкусная вещь, которую я пробовал в своей жизни, это значило ничего не сказать! Это был конгломерат всего самого омерзительного, горького, пересоленного, кислейшего, липкого, клейкого и приторного. Я стал бешено плеваться на пол, пытаясь смыть с языка и полости рта противнейшее «лекарство», а глазами стал искать какую-нибудь ёмкость с водой. Единственное, что меня радовало, так это отсутствие спазм в горле и дыхательном тракте. Гарри тем временем уселся на какое-то подобие старого кресла и наблюдал за мной со счастливой улыбкой. Когда же я показал кулак, он от души рассмеялся:
– Ну, теперь то я вообще спокоен. По словам твоего лечащего «доктора», в тот момент, когда тебе опротивит лекарство, ты и станешь совершенно здоров. Он утверждал: «Память тогда вернётся к нему окончательно».
Давя в себе позывы к рвоте, я пролепетал одеревеневшим ртом:
– Дай, гад, хоть чем-нибудь запить! Покрепче!
– Ну, не знаю…, можно ли тебе? – он, в раздумии, почесал подбородок. – У меня тут есть алкогольный напиток, крепковатый, но довольно приличный, – он достал из кармана куртки плоскую флягу. – Местная, так сказать, достопримечательность. И, к тому же, не последняя.
Поймавши брошенную мне флягу, открутил крышку и тоже понюхал содержимое. И ничего не почувствовал: всё перебивал идущий изо рта опротивевший мне запах древесины. Поэтому, обречённо вздохнув, я стал пить, пытаясь распробовать жидкость бесчувственным языком. В горле стало приятно жечь, а через несколько глотков согревающая благодать достигла желудка и утихомирила готовую подняться там бурю. Я одобрительно закивал головой:
– Вот чем меня надо было лечить! Как называется?
– Саке.
Я пивал этот напиток и прекрасно знал, откуда он родом!
– Ты говоришь – это местный напиток? Так мы, значит, находимся на…
В этот момент звякнула одна из нескольких бутылок, подвешенных вдоль стены под лестницей. Взглянув на неё, Гарольд скомандовал:
– Постоянные гости, всем на чеку! – потом, как бы извиняясь, стал объяснять мне: – Это местные «мздоимцы», часто к нам заходят. Но с нас им брать нечего, порегочут, повыделываются и отваливают. Хоть и надо быть с ними осторожнее: чуть что, махают мечами как подорванные. Мы бы их давно устранили, да неохота засвечиваться, прикидываемся бродягами музыкантами.
Вдруг звякнула другая бутылка. Гарри озадачился:
– Ого! У них прикрытие – следом ещё кто-то прётся! Но это всё ерунда. Здесь мы находились только из-за панацеи для твоих мозгов. Теперь мы можем уходить. Хотя решать тебе, – он перехватил мой взгляд на лестницу и добавил уставшим голосом: – Да есть здесь запасной выход, есть! Ты лучше решай, что делать будем?