– Откуда?
– Хрен его знает. Уходим!
Седой быстро соскочил с постели, заметался по комнате, одеваясь.
– Ах ты, блядь! Откуда мусора взялись?
А во двор въехал на своем «УАЗе» Василий. Из машины вышли три милиционера, включая и водителя – соседа Лили. В бронежилетах, с оружием, так как находились на дежурстве. Все трое направились к подъезду.
Седой метнулся к выходу. Возле двери остановился.
– Валет, кончай ее из ствола!
Валет от двери навел ствол на сжавшуюся в комок Лилю.
Звук двух выстрелов погасил глушитель.
Добить жертву контрольным выстрелом в голову у Валета времени не было – менты поднимались по лестнице. Бандиты выскочили из квартиры, притворив дверь, и рванулись на крышу.
Лиля, осознав, что угроза убийства миновала, попыталась встать, но не смогла. Пули попали ей в правую грудь, видимо, пробили легкое, так как ей стало трудно дышать, а изо рта пошла кровь. Так можно и захлебнуться, лента не давала выхода крови. Лиля заметила гвоздь, торчащий в стене, где когда-то висела фотография в рамке. Зацепившись за него, порвала ленту. Теперь надо было выбраться из квартиры. Позвонить по телефону в наручниках она не могла, оставалось лишь как-то выползти в подъезд. Только бы не потерять сознания. Она напряглась и, превозмогая боль, перекатилась на пол. От удара об пол потемнело в глазах. Немного переждав, женщина, отталкиваясь ногами, поползла вперед. Каждое движение доставляло невыносимую боль, но движение – это жизнь, и она двигалась к входной двери, оставляя за собой кровавый след. Она попыталась закричать, но обрывки ленты и кровь, заполняющая полость рта, не позволили ей этого сделать.
А старшина Василий Голиков уговорил ребят из дежурного наряда заехать к нему домой за стиральной машиной и отвезти ее в ремонт. Наряд подобрался нормальный. Долго упрашивать лейтенанта не пришлось. Милиционеры и не подозревали, что спугнули бандитов.
Они уже вынесли стиральную машину, когда дверь напротив отворилась и на пороге появилась голая окровавленная женщина в наручниках.
Первым ее увидел Василий и от неожиданности выронил машину, ударившую по ногам сержанта.
Тот взвыл:
– Ты охренел, Вася?
Но старшина, а за ним и лейтенант уже бросились к женщине.
– Лиля? Лиля? Ты слышишь меня? – кричал старшина.
– Ты рот ей сначала освободи! – сказал лейтенант.
Голиков сорвал ленту, и Лиля смогла заговорить.
Лейтенант спросил:
– Что с вами случилось?
– Их было двое, Седой и Валет, так они называли друг друга, они хотели меня убить, как убили брата и его жену с дочерью!
– Так, Голиков, сними с нее наручники, осторожно отнеси на постель и немедленно вызови «Скорую»! Останешься с ней. Когда произошло нападение? – обратился лейтенант к Лиле.
– За несколько минут до вашего появления. Вашу машину Валет заметил, он и стрелял в меня!
– Мы не слышали выстрелов!
– У них был глушитель. Я уже сказала вам, они и брата, и его семью на даче убили! Седой хвалился!
– Так, понятно! Сержант, сообщи о нападении в отдел, я на крышу, хотя у преступников хватило времени скрыться, но ничего, найдем козлов. Найдем!
Тут из квартиры Голиковых вышла Наташа, жена старшины, подруга Лили. И когда муж поднял окровавленную женщину на руки, Наташа зажала рот рукой, чтобы не закричать, и поспешила за мужем:
– Вась, а, Вась, она жива?
– Жива! Ты чего вышла? Иди домой!
– Как же домой, а Лиля?
– Ты врач, да? И не топчись здесь, следы преступников затопчешь, иди домой, я тебе потом все расскажу!
– Я боюсь, Вась!
– Чего?
– А чего они на Лилю? За что?
– Разберемся! Натаха! Ну не заставляй меня повышать на тебя голос, иди с богом домой и сиди там, как мышь!
– А стиральная машинка?
– Да ну ее к чертям, твою машинку, поняла?
– Все поняла, ухожу!
Вскоре прибыла реанимационная машина «Скорой помощи», и Лилю доставили в местную больницу, где сразу же положили на операционный стол. Хирург извлек пули и успокоил старшину, которому лейтенант приказал неотлучно находиться возле раненой, сообщив, что жизни женщины ничто не угрожает. Но лечение предстоит длительное. И больше психологического плана.
Седой с Валетом благополучно добрались до усадьбы Кугмана. Их возвращения с нетерпением ожидали Арнольд с Пастором.
У Крюгера неожиданно начались проблемы с раной! Она покраснела, появились боли и жжение. И его отправили в одну из частных клиник пригородного дома отдыха.
– Ну, Седой, – обратился к своему подчиненному Арнольд, заметно осунувшийся за последние бессонные сутки от выпитого коньяка, который и сейчас стоял перед ним, – надеюсь, с сетричкой бешеного майора полный порядок?
– Не совсем, босс! – ответил Седой, договорившийся с Валетом петь одну песню.
– Что значит, не совсем? Как это понимать?
– Когда мы проникли в квартиру этой шлюхи, во дворе появилась машина ОМОНа.
– Что? Какой ОМОН? Откуда?
– Нас ждали, босс! Ладно, патрульно-постовая служба объезд дежурный делала или пара следователей, но ОМОН? И они сразу ринулись в подъезд! Думаю, менты находились где-то рядом, а потом кто-то подал им сигнал о нашем появлении, вот они и появились в бронежилетах и с автоматами!
– Дальше? – голос Арнольда приобрел жесткие металлические нотки.
– Баба спала, подрезать ее я не успел. Омоновцы уже поднимались на этаж! Тогда Валет дал по ней два выстрела, и мы слиняли через крышу!
– Ждали вас там, говоришь, идиот? Ну, Седой, от кого-кого, а от тебя я такой дурости не ожидал! Да если бы вас ждали, взяли бы или в подъезде, или на крыше! А тут дали вам возможность приблизиться к жертве, потом открыто подъехали, в подъезд зашли, не прикрыв выход из него, тьфу, блядь, я эту парашу и слушать не хочу!
Арнольд сплюнул на дорогой ковер.
– Неужели ты не понял, что это не захват был! Дубина стоеросовая!
– А что же тогда? – стоял на своем бандит.
– А вот это ты, мудак, и должен был выяснить! Резанули бы девку, нож, ствол и перчатки в мусоропровод и наверх по лестнице. Оттуда и посмотрели бы, на хрен там ОМОН объявился. Может, они к шлюхам своим заехали?! А вы перессали, как увидели ментов, пальнули для отмазки и слиняли, долбени! Нет, Пастор, ну как с такими идиотами работать?
Но Седой продолжал защищаться:
– Это здесь просто рассуждать! А там, под стволами, долго не думалось, хрен знает, чего менты явились? Вот взяли бы с поличным – и вилы! Пожизненное, как два пальца!