Шаляпин привалился к спинке сиденья и улыбнулся.
– Дело было так… Сначала я шел за вами, стараясь не наступать на пятки. Честно говоря, в какой-то момент я просто потерял всякое понимание, где мы находимся. И чтобы не испугаться, я стал прокручивать в голове «Фауста» – каждую партию, одну за другой. Потом – бац! И я провалился. Ну, думаю, попал в какую-то яму! А дальше не помню ничего. Очнулся я уже на земле – в какой-то норе. Скула болит – видно, двинули меня кулаком или сапогом, пока я валялся без сознания. А в двух шагах два каких-то мордоворота при свете лампы рассматривают мой портсигар и гадают – как у меня, такого забулдыги, оказалась серебряная вещичка. Только тут до меня и начало доходить, что меня грабят! Ну, хорошо – заберут все мои вещи, а потом что? Или бросят тут в подземелье, или, что вернее, прикончат, потому что уже по их лицам было видно, что ребята они – оторви да брось!
Я лежал в тени и потому решил все-таки действовать, а не ждать, когда они снова за меня возьмутся. Пошарил рукой – в кармане мой американский – фонарь. Штука, конечно, увесистая, да только корпус у него из картона – таким ударишь – он сразу и развалится. Но тут я вспомнил одну сценическую штуку! Если человеческое лицо подсветить снизу, то все черты его делаются резкими и зловещими. Помню, как я фотографировался в гриме Мефистофеля – так фотограф попросил меня держать лампу снизу лица – и получилось поистине дьявольски! Особенно этот эффект виден в темноте.
– Я так ребенком своего дядьку пугал, – улыбнулся я.
– Точно! Прием известный! Ну, думаю, главное, чтобы батарея не подвела. Но чтобы придать своему лицу еще более устрашающий вид, я другой рукой повозил в грязи и быстренько нанес себе ее на лицо вместо грима – подмазал под глазами, чтобы они выглядели запавшими, потом по сторонам носа, чтобы сделать его более тонким. И вот так – одну черту на подбородок, сделать его раздвоенным, сильным. А потом резко сел, включил фонарь снизу и запел.
– Что?
– О! – рассмеялся Шаляпин. – Именно что куплеты Мефистофеля:
На Земле весь род людской
Чтит один кумир священный.
Он царит над всей вселенной!
Тот кумир – телец златой!
Слушайте, Владимир Алексеевич, я никогда так хорошо не пел Мефистофеля – ни разу! Так резко, так сильно! Так – кошмарно!
Шаляпин захохотал, довольный своей шуткой.
– А они что, ваши грабители?
– А они вздрогнули и уставились на меня испуганно. А я ору эти куплеты и еще раскачиваюсь из стороны в сторону. И, видать, действительно зрелище было ужасающим – в темноте вдруг появляется этакая страшная рожа и ревет как зверь. Они просто оцепенели – я уже допел до «Сатана там правит бал» и начал бояться, что мой фортель не прошел, что вот сейчас они очнутся и как дадут мне по морде – чтобы не изгалялся. Но тут который поменьше побледнел, перекрестился и побежал прочь. А за ним и второй. Так что мои враги бежали в панике, сраженные силой искусства.
Мы оба в голос смеялись – наверное, не только от комичности ситуации, но и потому, что нас наконец отпустило то напряжение хитровского подземелья. Извозчик несколько раз нервно обернулся, пытаясь понять, что происходит у него за спиной.
– Как хорошо! – воскликнул Шаляпин, вытирая выступившие от смеха слезы. – Как хорошо, Владимир Алексеевич, тут, наверху, в нашем обычном подлунном мире! Так ведь живешь, живешь и не понимаешь, насколько сладок простой воздух! Как остро сейчас я все воспринимаю – и этот вечер, и этот дождь, и этот город вокруг! Нет! Безусловно, иногда стоит вот так рискнуть своей жизнью, чтобы понять потом – как она хороша!
– Ну а потом? Откуда взялась Акулина?
– А я не знаю. Я как остался один, так вспомнил ваш совет – петь, если потеряюсь. Но как тут петь – не вернутся ли мои грабители? И где вы сами? Живы вы или нет? Так что я сначала просто сидел и трясся от только что пережитого. А потом подумал – ну, буду я тут сидеть до скончания веков и что? Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Вот я и запел «Комаринского». А потом уж и вы объявились. И Акулина – она, вероятно, в углу сидела уже давно и слушала.
Мы посидели еще немного молча, отдыхая.
– Ну что же, Федор Иванович, – сказал я, когда пролетка уже въехала на Долгоруковскую. – Сейчас мы с вами расстанемся. Завтра у вас спектакль – и мне совестно, что из-за меня вы теперь в таком виде.
– Ерунда! – махнул рукой Шаляпин.
– Совестно! Я уж хочу вас попросить – берегите себя, не лазьте больше со мной по таким подземельям! Игра становится все более опасной. Теперь уже я встал на след Полковника. И отыщу его – чтобы Блоху отпустили из Бутырки и сняли с него подозрения. Я обещал. Вы же ничего не обещали, и потому моя к вам просьба – не рискуйте более, не хочу я попасть в историю как человек, сгубивший самого талантливого певца России!
Шаляпин недоверчиво посмотрел на меня:
– Гоните?
– Гоню. А что поделать?
– Нет уж, Владимир Алексеевич! Вы Блохе обещали, но и мне обещание дали – помните? Свести меня с детоубийцей. Мне над ролью работать надо, Владимир Алексеевич! Премьера скоро, а я…
– Так Акулина…
– Акулина! – раздраженно бросил Шаляпин. – Акулина! Я вам уже говорил – Акулина для меня совершенно пустой номер! Ни эмоции, ни чего другого… Акулина теперь как орех, который не расколешь ничем! А расколешь – так там ядра и нет, высохло у нее ядро, душа у нее высохла!
– Высохла-то высохла, – возразил я. – Однако же она путь нам указала.
– Ну, указала, – нехотя согласился певец. – Только это все не то. Это она своему содержателю отомстила. Нет, Акулина – не то! Не то! Дайте мне настоящего детоубийцу, чтобы я в глаза ему заглянул!
– Так какого же вам еще детоубийцы надобно? – спросил я почти жалобно.
Тут извозчик натянул вожжи и объявил нам, что мы приехали. Шаляпин соскочил на землю, отдал мне пальто и сказал:
– Дайте мне Полковника!
Я промолчал, поджавши губы.
– Ведь вы его найдете, Владимир Алексеевич, – сами поклялись. И когда вы его найдете, я хочу быть рядом. Хочу поговорить с ним. Или хотя бы просто понаблюдать.
Я покачал головой.
– Этот человек опасен, Федор Иванович. Мало ли чего может случиться.
– Я хочу Полковника, – отрезал Шаляпин, держась рукой за борт пролетки. – И вы мне обещали детоубийцу.
– Ну хорошо, – тяжело вздохнул я. – Если найду… Когда найду – скажу вам.
Шаляпин протянул мне руку, которую я пожал, и скрылся в дверях.
На следующее утро я начал настоящую охоту на Полковника, оказавшегося майором Павлом Коробейко – впрочем, и в подлинности самого Коробейко я сомневался: учет жильцов в ночлежках велся из рук вон плохо, любой мог записаться под фальшивым именем и жить хоть до смерти не узнанным.