– Вот этого я и боюсь. Я могу сказать вам имя. Вы, без сомнений, постарались бы арестовать этого человека. Но доказать его участие в убийствах… Хотя, конечно, под пыткой…
– Владимир Алексеевич! – жалобно воскликнул сыщик. – Окститесь! Какие пытки?! Вы нас путаете с Преображенским приказом Петра Великого! Какие пытки? Зачем? При нынешнем уровне криминалистики! При нынешнем уровне журналистики! Да захоти я кого растянуть на дыбе – меня самого мигом распнут в завтрашнем «Листке». Ваши же коллеги и распнут!
– Да, – смущенно согласился я, – распнем. Извините, про пытку это я сдуру сказал.
– Это ведь не Дуров, нет? – спросил Архипов.
– Захар Борисович!
– Или все-таки Лина?
– Захар Борисович!!!
– А что «Захар Борисович»? – возмутился Архипов. – Вы понимаете, в какое положение вы ставите меня? Если вы правы, и Шнеерсон не убийца, а организатор преступления… если в цирке до сих пор находится его сообщник, я просто обязан предпринять любые – я подчеркиваю – любые действия, чтобы предотвратить трагедию, которая может случиться завтра. Да, я схвачу этого человека, если вы назовете его имя. Нет – я не буду его пытать. Но уверяю вас, кроме пытки, есть и другие методы, чтобы довольно быстро понять – того ли мы схватили.
– А если я скажу вам, что убийства завтра не будет?
– Почему? – спросил Архипов.
– Потому что я предотвращу его. Я поймаю убийцу за руку. Это и будет точным доказательством его вины.
– А если вы снова ошиблись? – парировал Архипов. – Если вы будете следить за одним человеком, а убийцей окажется другой – вне поля вашего зрения? Вы, Владимир Алексеевич, готовы взять на себя вину за то, что из-за вашего упрямства погибнет еще один артист?
– Я уверен!
– Вы же сами говорили, Владимир Алексеевич, что и в прошлые разы были уверены. Ан, ошиблись!
– На этот раз готов поспорить!
Архипов медленно покачал головой.
– О чем вы говорите, господин Гиляровский? Поймите, я исполняю свой служебный долг, пытаюсь спасти людей. Пытаюсь так, как могу. Вы сами видите – эти люди мне не доверяют и не хотят со мной делиться даже крохами информации. Только поэтому я и раскрыл перед вами все свои карты, надеясь хоть так подобраться поближе к преступнику. А вы? Вы играете со своей тайной, как мальчик с волчком – то раскрутите, то прихлопнете. Это не игра, Владимир Алексеевич.
Мы уже прошли центральный манеж и снова очутились в холле. За буфетной стойкой справа вдалеке Рыжиков все так же протирал что-то белоснежным полотенцем. А слева гардеробщик все так же читал свою газету. Архипов стал говорить тише, но не менее горячо.
– Это не игра, поймите!
– Именно что не игра, – разозлился, наконец, я. – Речь идет об обвинении живого человека. Арестуй вы его даже ненадолго, даже ошибочно – пойдут слухи. Цирк – это замкнутый мир с очень жестокими законами. Вы можете сломать всю карьеру и жизнь совершенно невинному. Шутка ли – кто возьмет артиста, которого арестовали по делу об убийстве его цирковых коллег! Я все понимаю! Все! И всю меру опасности ошибки своей понимаю! Но поймите и вы меня! Я не могу! Перед совестью моей не могу! Впрочем, я уверен – завтра никто не погибнет, а убийца будет схвачен. Иначе – застрелюсь! Ей-богу застрелюсь! Не выходя из цирка!
– Бросьте! – устало сказал Архипов. – Бросьте! Не шутите с этим.
– Я и не шучу.
Он посмотрел на меня с легким презрением, которое, впрочем, скоро сменилось сомнением в глазах.
– Да ладно вам!
– Даю слово. Это чтобы вы понимали, насколько я серьезно отношусь ко всему, что вы мне говорили только что.
Архипов сплюнул и, не подавая мне руки на прощание, пошел к гардеробу. Получив свое пальто, он зашагал к дверям. Но возле них остановился и повернулся ко мне. Сыщик был далеко, и потому ему пришлось кричать, чтобы я услышал.
– Завтра я принесу вам револьвер!
Потом с бешенством толкнул двери и вышел.
Ну что ж! Если я окажусь не прав и в этот раз, револьвер мне понадобится…
Я был зол и потому нисколько не сомневался в правильности всего, что наговорил сейчас Архипову!
Рыжиков посмотрел на меня вопросительно. Я отрицательно помотал головой и пошел обратно – к тренировочному манежу. Пока я шел, мне представились собственные похороны, заплаканная Маша в трауре, который ей совершенно не шел… Мои друзья, идущие вслед за гробом под музыку невидимого, но явно вразнобой игравшего оркестра… Мне представился и сам оркестр – почему-то это были музыканты из этого самого цирка… Цветы, венки: «Дорогому супругу от безутешной вдовы», «От коллег», «От редакции „Московских ведомостей“»…
Я тряхнул головой – ерунда! На этот раз я был совершенно уверен в своей правоте! Я докажу Архипову!
– Осади! Дай пройти! – раздалось впереди.
Я снова прижался к стенке центрального коридора – на меня надвигалась темно-серая в неярком освещении морщинистая туша слона. Его вел мужик в сером халате.
Пропустив слона, я снова двинулся вперед. Около выхода на манеж стоял Анатолий Дуров – в шубе и с шапкой-пирожком в руках.
– Здравствуйте, Владимир Алексеевич! – сказал он. – А я вот собрался уезжать.
– Как так? – изумился я. – Разве вы не будете ассистировать брату?
– Нет! Мы вернули в номер Ивана.
– Какого Ивана?
– Ваньку. Ему сейчас полезней не напиваться в тоске, а как следует встряхнуться, занять себя работой. Так что я больше не нужен Володе. Да и, по правде сказать, наше перемирие начало таять под светом софитов, как мороженое на солнце. Мне все кажется, что Володька – увалень, никак не может набрать правильный темп… Мой темп. А он – ругается на меня. Слишком я мельтешу и все время тороплюсь – как ему кажется. Нет, я не буду ему ассистировать. Так лучше. К тому же мне надо вернуться в Гамбург – продолжить гастроль. Я уехал-то всего на неделю – отдохнуть от сосисок и тушеной капусты. Услышать родную речь на улице. Выпить нормальной водки. Да и… вообще!
– И долго вы собираетесь там пробыть? – поинтересовался я.
– Еще месяц. А потом – в Воронеж. Присмотрел там себе небольшой домик. Хочу купить.
– Воронеж – хороший город, – кивнул я. – Тихий, уютный.
– Да-да-да, – засмеялся Дуров-младший, – по сравнению с Москвой или Гамбургом – конечно.
– И вам надо срочно уезжать?
Анатолий сделал изящный жест рукой, в которой держал свою шапку.
– Не так чтобы срочно, но что же мне здесь теперь делать?
Я прокашлялся.
– Останьтесь еще на день, Анатолий Леонидович, – попросил я. – Уедете сразу после Нового года.