Андрей вытащил из брюк преступника брючный ремень, завел его руки за спину, ловко связал и усадил Морозкина на стул. Взяв со стола карандаш, он поддел им пистолет за спусковую скобу и положил его перед Араповым:
– Пальчики снять вполне сгодится.
– Ловок ты, Андрей, людей вязать.
– Сколько на фронте «языков» взято! И быстро надо, чтобы через «нейтралку» к своим успеть, пока немцы пропажу не обнаружили да из минометов не накрыли.
– Так, гражданин Морозкин – он же Фандера… Хотя неизвестно, какое ваше настоящее имя-отчество, я повторяю вопрос: когда и где вы служили у немцев?
После неудавшегося нападения Морозкин как-то сдулся, лицо его посерело. Видно, он понял, что сопротивляться бесполезно, улик против него много.
– В полиции служил, в Минске. Как в плен попал в сорок втором году, так к полицаям и пошел. Думал, хана Союзу, немец на всех фронтах прет. А у нас? Элементарного – патронов, винтовок на всех в роте не хватало. А я жить хотел!
Арапов, до этой минуты писавший протокол, поднял голову и показал пальцем на Андрея:
– Его в армию сразу после школы призвали. Молодой пацан, мальчишка совсем. Думаешь, ему не страшно на войне было или он жить не хотел?
Андрей в первый раз видел всегда спокойного Арапова возбужденным.
Сыщик уселся на стул перед Морозкиным:
– Поясните, зачем, из каких побуждений вы убили Тищенко?
– Да из-за перстня же! Ему цены нет! А Тищенко даже не понял, какое сокровище у него в руках.
– Где пистолет взяли?
– На барахолке купил – всего-то тридцать червонцев. Я уговаривал Тищенко продать перстень, он уперся, ну и пришлось…
– Где перстень находится сейчас?
– Вы сыскари – вы и ищите.
– Думаю, перстень сейчас на Чистопрудном бульваре, у Ивана Самойленко.
Глаза Морозкина злобно сверкнули:
– Все-то вы знаете!
Арапов написал протокол и подвинул его Морозкину:
– Подпишите.
Андрей сначала обыскал задержанного – во избежание новых эксцессов, потом развязал ему руки.
Морозкин внимательно прочитал каждую страницу и расписался:
– Что теперь со мной будет?
– В камеру пойдете, потом мы вас чекистам передадим. Думаю, по их линии вас давно разыскивают.
Арапов нажал кнопку под столешницей, вошел конвоир.
– В камеру его.
– Руки за спину, по сторонам не глядеть. Вперед! – скомандовал конвоир.
Морозкина увели, а Арапов стал крутить диск телефона:
– Александр Михайлович, здравия желаю, Арапов беспокоит. Дело Тищенко – самоубийство в Лялином переулке – раскрыто. Арестован некто Морозкин. Нет, в суд передавать не будем, оказалось – он в полиции немцам служил. Надо сообщить чекистам, пусть они его крутят. Думаю, там серьезные статьи будут. Да, да, хорошо.
Арапов положил трубку.
– Начальству доложено. Сейчас подошьем все бумаги в дело – не сегодня завтра его от нас заберут. Гнида! В полиции бесчинствовал, небось. И в Москве не успокоился, Тищенко убил. Андрей, езжай на Чистопрудный, и при понятых, как положено, под протокол изыми перстень. Тогда в деле можно будет поставить точку.
– Постановление на обыск есть? Полагаю, Самойленко тертый калач, спросить может. Пьянь, конечно.
– Постановление я сейчас подпишу. Зайдешь к дежурному прокурору, пусть завизирует.
Пока Андрей бегал с бумагами, наступил конец рабочего дня. Как не хватает времени!
Он сел на трамвай – все быстрее, чем ногами.
Понятыми пригласил двух доминошников.
Дверь открыл помятый, явно с похмелья, Иван. Он увидел Андрея и двух доминошников в качестве понятых и попытался закрыть дверь, но Андрей успел поставить ногу в дверной проем.
– Гражданин Самойленко? – строго спросил он.
Обычно обращение «гражданин» и официальный тон сразу показывают, что это говорит представитель власти.
– Ну?
– Мы к вам с обыском, вот постановление. – Андрей вытащил из кармана и развернул лист бумаги.
Иван попытался прочитать, но, похоже, не смог; однако синяя печать произвела впечатление.
– Чего надо?
– Для начала – впустить нас в квартиру.
Андрей сделал шаг вперед, и Иван вынужден был отступить на шаг, и потом и вовсе попятился, пропуская его.
Понятые вошли следом.
– Предлагаю вам добровольно выдать то, что принес вам гражданин Фандера. Надеюсь, вы знаете такого?
– Семен, что ли?
– Он самый.
– Нет у меня ничего.
– Если найдем, пойдете подельником по делу.
– Он что, стянул у кого-то вещи?
– Серьезнее. Он обвиняется в убийстве и краже.
Иван, хоть и был с тяжкого похмелья, сообразил, что статья серьезная, и вытер ладонью враз вспотевший лоб.
– Вот же сволочь, так подставить! Мне попить надо.
– Пейте.
Иван прошел на кухню. Андрей направился следом – вдруг Иван попробует уничтожить улику? Скажем, выкинет в форточку.
Иван открыл кран, нагнулся и прямо из крана напился, шумно прихлебывая. Руки его тряслись. И запашок был тяжелый.
– Приносил он мне пакет, несколько дней назад было это. Только я ни сном, ни духом, клянусь, гражданин начальник! Сказал – в коммуналке живет, боится, как бы не пропали вещицы.
– Неужели он вам так доверял?
– А вы у него спросите! – Иван набычился и смотрел исподлобья.
Андрей не доверил бы пьянице на хранение даже пустую бутылку.
– Спросили уже.
– Он арестован?
– Так вы выдадите пакет? Или мы приступаем к обыску?
– Сейчас. – Иван взял замусоленную табуретку и поставил ее у стены. Едва не упав, встал на нее, сунул руку в отверстие вентиляции и вытащил оттуда пакет из черной плотной бумаги, туго перетянутый крест-накрест бечевкой.
– Вот. – Он протянул пакет Андрею.
Понятые толкались в дверях кухни.
– Граждане понятые, вы видели, как пакет извлекли из вентиляционного отверстия?
– Да, – подтвердили доминошники.
– Гражданин Самойленко, положите пакет на стол.
Иван спрыгнул с табуретки и положил пакет на стол.
– Дайте мне нож или ножницы.
Иван протянул Андрею кухонный нож.
Оперативник разрезал бечевку, развернул бумагу. Понятые и сам Иван не сводили с пакета глаз – Андрей специально встал так, чтобы они видели, что в пакете. Разрезал бечевку и бумагу.